Читать книгу - "Продюсер козьей морды - Дарья Донцова"

Если женщина не хочет иметь с тобой ничегообщего, значит, она у тебя уже все отобрала.

Я мирно разбирал бумаги общества «Милосердие»,когда раздался звонок моего мобильного. Очевидно, слишком теплый и погожий дляМосквы июнь подействовал на меня расслабляюще, поэтому вместо привычной фразы:«Подушкин слушает» – я игриво произнес:

– Алло, что веселого скажете?

– Ты пьян? – возмутилась Николетта.

Хорошее настроение мигом испарилось, впоследнее время маменька постоянно заводит разговоры о моем алкоголизме. Тольконе подумайте, что я забулдыга, проводящий большую часть времени в обнимку сканистрой самогона. Я не злоупотребляю горячительными напитками, пара порцийхорошего коньяка, которую позволяю себе по вечерам, не в счет. Но полгода назадНиколетта стала при каждой возможности горько вздыхать и с трагическойинтонацией заявлять:

– Боже! В жизни много горя, но есть люди,которым всемогущий Господь отсыпает неприятности, забыв про меру. Это я!Мальчик – пьяница! Кто может быть хуже?

Последний вопрос, заданный с мелодраматическимвсхлипом, явно риторический, маменька вовсе не желает получить на него ответ, ая порой с трудом сдерживаюсь, ловлю на кончике языка вполне справедливоезамечание: «Кто хуже алкоголика? Наркоман, убийца, садист, сексуальный маньяк,впрочем, даже обычный мужик, не совершающий противозаконных поступков, носидящий на шее у матери-пенсионерки, потому что «честному человеку трудноустроиться на хороший оклад» – тоже, на мой взгляд, порядочный гад».

Хотя можно ли назвать нормальным мужиком того,кто существует за счет пожилой дамы? Ладно, долой отступления, сейчас речь идетобо мне и Николетте, а я никогда не пользовался ее кошельком. С одной стороны,я не имею наклонностей альфонса, с другой… Выпросить у Николетты даже копейкуневозможно, она не принадлежит к армии бабушек, которые, получив пенсию,несутся покупать любимым внукам фрукты и познавательные книжки. Правда, внукову маменьки нет. Я не женат и не настроен вешать на шею ярмо брака. Что жекасаемо стенаний об алкоголизме, то я великолепно понимаю, откуда у «проблемы»ноги растут. Николетта обожает быть объектом жалости. После смерти моего отца,популярного в советские годы писателя Павла Подушкина, маменька без усталирассказывала окружающим о своей «нищете». У нее не было белого «Мерседеса»,раритетной шубки из розовой шиншиллы, а количество бархатных коробочек всекретере после того, как ушел из жизни муж, к ее глубокому сожалению, неувеличилось. Николетте не повезло так, как ее заклятой подружке Коке, вот у тойзять – владелец нефтяных скважин, и маменька на фоне тещи олигарха чувствоваласебя казанской сиротой. Только не подумайте, что несчастная вдова литераторастояла у метро, продавая пирожки собственного изготовления. Николетта не умеетготовить, хозяйством у нее занимается домработница, а еще я всегда давал ейденьги. Другое дело, что достаточной эта сумма казалась только мне, Николеттаже постоянно повторяла:

– Ужасно жить в нищете, – чем будилаво мне комплекс неполноценности.

Увы, я не способен поднять собственное дело,работаю секретарем у весьма успешной бизнесвумен Элеоноры, а заодно являюсьсыщиком в созданном ею же частном детективном агентстве «Ниро». Поэтому о белом«Мерседесе» и прочих внешних атрибутах богатства Николетте приходилось лишьмечтать, и тут судьба послала ей Владимира Ивановича.[1]

Сейчас Николетта имеет все: шикарный «Бентли»,раритетные драгоценности, платиновую кредитку, а шубы она давно пересталасчитать. Жить бы да радоваться, но маменьке не угодишь. Дело в том, что онапотеряла статус «несчастненькой», ну кому захочется жалеть женщину, летающую вПариж на частном самолете только для того, чтобы вечером посидеть на концерте взнаменитой «Опера»? Какой, скажите, надо отыскать повод, чтобы воскликнуть: «О!Бедная Нико! Ей так не везет, живет в страданиях, мужественно переносит всенесчастья».

Сетовать на слишком мелкие бриллианты? Рыдатьиз-за того, что в Африке запретили отстрел уникальных антилоп-альбиносов итеперь ей уже никогда не купить манто из их шкур? Вы испытаете сочувствие кподобной даме? То-то и оно! А маменьке необходима жалость, и она сумела-такинайти выход из положения: объявила меня алкоголиком. Стоит мне на глазах уНиколетты взять рюмку с коньяком, как раздается возглас:

– Вава! Помни о своем здоровье, твоисосуды давно подточены безудержными возлияниями. Не рви сердце матери, не пей!

При этом учтите, что Николетта бывшая актриса,учили ее в советские времена, а тогда еще были живы уникальные преподавателисценической речи. Поэтому театральный возглас маменьки слышен не только вгостиной, его слышат люди в соседних домах. Двух «выступлений» Николеттыхватило для того, чтобы по тусовке полетела сплетня: ни к чему не пригодныйВава Подушкин пьет горькую, несчастная Николетта, нет ей радости в жизни, она,правда, весьма удачно вышла замуж за богача, но сын-алкоголик скоро сведет ее вмогилу.

– Вава, – стенала в трубкумаменька, – посмотри на будильник! Который час?

Странный вопрос, если хочешь уточнить время,можно и самой бросить взгляд на циферблат, но жизнь с Николеттой приучила меняничему не удивляться.

– Без пяти минут полдень, – спокойноответил я.

– Раннее утро на дворе, а ты уженавеселе, – сказала маменька и драматично всхлипнула.

На беду, я обладаю острым слухом, поэтомууловил доносящееся из трубки тихое покашливание и характерный хруст фольги.Маменька любит по утрам съесть свежеиспеченную булочку из кондитерской «Мале»,[2] их привозят ейна дом в коробке, тщательно запакованной в металлизированную бумагу. СейчасНиколетта, рыдая над сыном-пьянчугой, одновременно попивает кофий, а кашляет,очевидно, Кока, которая сидит рядом. Дамы явно собрались совершить набег намагазины.

Внезапно мне стало жутко обидно, и я резкоответил:

– Ты великолепно знаешь, что я практическине пью.

– Вава! Не сердись на мать! Я переживаюза твою судьбу, – отбила подачу Николетта.

Я постарался обрести душевное равновесие. Ещепрошедшей зимой Николетта старалась не предавать огласке тот факт, что у нееесть сын, мягко говоря, не юного возраста. Не так давно я на время стал героемпрессы,[3]пришлось давать интервью, и один из журналистов поинтересовался: