Читать книгу - "Роковая награда - Игорь Пресняков"

Светлана села. Присутствующие зашумели. Кошелев поморщился и крикнул в сторону реалистов:

– Николай Михалыч! Прекрати, брат, эти склоки, уж будь любезен.

От реалистов поднялся среднего роста человек лет сорока, с желтоватым болезненным лицом и седыми висками. Левую руку он держал в наружном кармане летнего френча, и казалось, будто он что-то прячет от публики.

– Дядя Коля Сакмагонов, светило губернской прозы, друг Пимена Карпова, встречался с Горьким, наш главнокомандующий, – пояснил Андрею Вихров.

Сакмагонов встал у сцены и вытащил руку из заветного кармана – в ней оказался помятый носовой платок. Николай Михайлович вытер им лоб, препроводил платок на положенное ему место и негромко заговорил:

– Перестаньте шуметь, друзья! Среди нас присутствует гость из Москвы, товарищ Родимов! Он – бывший «передвижник», заслуженный человек, известный поэт. Знаю, многие хотели бы послушать его стихи. Так попросим, товарищи!

Публика попросила громкими овациями. Родимов неторопливо встал и медленно прошел на сцену.

– Давай, дорогой Пал Александрыч, начинай, – напутствовал гостя Сакмагонов и удалился на свое место.

– Товарищи! Я рад поприветствовать собратьев по перу от имени Ассоциации художников революционной России и всех пролетарских поэтов Москвы! – начал Родимов звонким, чуть надтреснутым, но вполне поставленным для митингов голосом.

Зал ответил аплодисментами. Выдержав паузу, столичный гость продолжал:

– Я немало езжу по нашей республике, вот счастье занесло и в ваш город. Спасибо товарищу Снетковскому, – он поклонился. – А привез я вам не только стихи! Завтра в «Доме художеств» состоится выставка моих картин, а сегодня прямо после выступления вы сможете получить экземпляры моей новой книги «Деревня», вышедшей недавно в Госиздательстве.

– Эка подзатарился-то! – покрутил головой Вихров.

– Серьезный деляга, – шепотом заметила Светлана.

– Ребята, тише, дайте же послушать! – взмолился Меллер.

Родимов замолк, раздумывая, о чем бы сказать еще.

– Читайте! – крикнул футурист Самсиков и, покраснев, взмахнул рукой.

– Читайте же! – взвизгнули две девицы из имажинистских компаний.

Родимов улыбнулся, обещающе кивнул и принял позу – левую ногу он выставил вперед и поднял подбородок вверх. На одном дыхании поэт монотонно прочитал:

– Вымя, набухшее за день, корова несет над землею.

Низко, как полный сосуд; капли дрожат на сосках,

Тучен был корм на пару: горлупа, молодой чернобыльник,

В белых цветах повитель, кашка, шершавый лопух.

Больше не клонит она головы, но, подгрудок повесив,

Кистью хвоста шевеля, медленным шагом;

Шерсть ее красная, с белым пятном и на лбу, и на шее.

Дома Красоткой зовут, слово понятно ей «тпрень».

Всякий ее обличит по рогам, перевязанным лентой, —

Это хозяйка ее, полная станом жена,

Жизнь услыхавши под сердцем другую, тогда ж

Слово промолвив: «Носи, сына корми молоком!»

Родимов отчеканил последние слова и стремительно поклонился. Слушатели поняли, что это конец стихотворения, и захлопали в ладоши, засвистели; Вихров и Андрей ошарашенно посмотрели друг на друга и покатились со смеху; Меллер подпрыгивал от восторга, а Светлана торжествующе крикнула: «Что я вам говорила?!»

Больше всех неистовствовали крестьянские поэты – они повалили на сцену, принялись обнимать Родимова, трясти ему руки и поздравлять с триумфом. Имажинисты громко восклицали: «Смело!» и «Классически!». Снетковский цвел радушной улыбкой. Символисты безмолвствовали. Лютый в удивлении поднял густые брови и с интересом разглядывал московского гостя. Губы вождя символистов презрительно кривились.

– Ха-ха, ну и дьявол, ну и резанул! – гоготал Вихров.

– Саша, перестань! – обиженно пытался его остановить Меллер. – Это же смело, определенно смело и… продолжает традиции.

– Традиции чего? – вопрошал изнывающий от хохота Вихров.

Несколько парней-имажинистов отправились брать у Родимова автографы, за ними последовали их нетерпеливые девушки. Половой принес Родимову стопку книг, москвич подписывал их и с улыбкой раздавал обступившей его публике.

Светлана погрозила Вихрову пальчиком.

– Ты бы, Саша, тоже смотался за экземплярчиком, – заметила она. – Такой материал для сатиры!

– М-м… да, немного громоздко… – кивнул Кошелев.

– Нет-нет, Леня, он прямо чаровник, – улыбнулся Вихров и обратился к Меллеру. – Эй, поклонник обновленного Гомера, не поленись, сходи да притащи родимовскую «Деревню», а? Ну будь ты человеком, я не шучу, мне нужно. Определенно! Опять же, тебе – автограф кумира, мне – текст.

Кошелев предложил выпить «просто так». Компания поддержала.

Андрей проглотил водку и подумал, что не так уж и плохо, что в поселковом магазине не продавали книг новомодных поэтов.

Тем временем Родимов оделил всех желающих автографа и нетленных творений и продолжил читать. Со сцены неслось:

– Здесь величавый дуб, ширяясь ветвями,

Зеленою главой над ивами поник.

Пасется стадо здесь. Согнувшись над лаптями,

Плетет кочадыгом пастух, седой старик.

За травами – межи, за дальними полями —

Являет месяц свой воспламененный лик,

И песня все звенит: то девка молодая

Поет, мила дружка под вечер поджидая…

Продекламировав еще пару подобных произведений, Родимов удалился под бурные аплодисменты.

– «Ширяясь ветвями…» Как образно сформулировано… – задумчиво бурчал себе под нос Меллер.

На сцене снова возник Сакмагонов. Главнокомандующий «Муз» успокоил зал и призвал к порядку. Овации смолкли, и вдруг тишину прорезал голос Лютого.

– Принеси-ка, братец, водки! Сил нет, как выпить хочется, – обратился к половому главный символист.

Сакмагонов поблагодарил столичного гостя за выступление и напомнил еще об одном сюрпризе – дебюте начинающих поэтов.

Николай Михайлович поманил кого-то из зала и объявил:

– Выступит поэт молодой, строго не судите…

К сцене шел парень лет двадцати, в черной косоворотке и аккуратно выглаженных брюках.

– Он, он! Мои кадры пошли! – заорал Меллер и помешал Андрею услышать фамилию дебютанта.

Паренек встал на авансцене, улыбнулся и сказал, нисколько не смущаясь:

– Доброго вам вечера, товарищи поэты и почтенная публика! Раз уж начали читать гомеровские мотивы, я тоже рискну, – он наклонил голову и негромко прочитал:

– Тебя желали и любили,

О ты, рожденная волной!