Читать книгу - "Нюансеры - Генри Лайон Олди"

– Вас угостить?

Ашот спрятал нос в ворот тулупа. Партия в шахматы продолжалась, новый ход следовало обмозговать.

– Спасибо, не откажусь, – повторил он.

– Это не повредит делу?

– Ни в коей мере. Что вы курите?

– «Императорские», семидесятку. Сегодня купил у братьев Кальфа.

– Нет, «Императорских» не надо. Вы курѝте, я не буду.

– Есть «Ферезли», с собой привёз. Они легче.

– «Ферезли»? Вы и мёртвого уговорите.

«Императорские» не годятся, отметил Алексеев, поднося Ваграмяну спичку. Годятся «Ферезли». Курить надо на балконе, именно сейчас.

– На что гадаем? – спросил он, затянувшись. – На кого?

– Гадаем?

– Меня уже просветили. Детали, мелочи, нюансы. Сочетание пустяков. От перестановки слагаемых всё меняется. Раз, и будущее – открытая книга.

– О чём вы?

– Не надо, Ашот Каренович. Система Заикиной, я в курсе. Я одного не понимаю: вам-то зачем? Выгнали меня на мороз... Что хотите узнать? О ком? О себе, обо мне?

– Гадаем, значит.

Сапожник рассмеялся. Алексеева пронзило острое как нож подозрение: «Неужели я ошибся спектаклем? Подал не ту реплику, что прописана в тексте?» Смех Ваграмяна звучал грустно, но вовсе необидно.

– Ни о себе, Константин Сергеевич, ни о вас. О Волжско-Камском банке. Слыхали про ограбление?

– Да.

Он действительно слыхал – в табачной лавке приказчик делился новостью с пышногрудой купчихой, заглянувшей взять папиросных гильз. Купчиха ахала, охала, хлопала ресницами. Алексеев ещё отметил, что фанфарон-приказчик вываливает на прилавок такие зубодробительные подробности, какие могут родиться лишь в мозгу, воспалённом страстью.

– Я мимо ехал, когда их грабили. Извозчик решил, что они присягу принимают...

– Присягу? Вы не могли бы...

– Что именно вас интересует?

– Как звали извозчика? Извините, это я зря. Откуда вам знать?

– Действительно, откуда? Его фамилия – Черкасский. Имени не сказал. Фельдфебель в отставке, из кантонистов. Двенадцатый драгунский полк...

– Константин Сергеевич! Вы просто кладезь полезных сведений! Значит, Черкасский, из кантонистов. А почему вы решили, что в банке принимают присягу?

– Это не я, это извозчик так решил. Они руки подняли, в окне было видно. Вот ему и примерещилось...

– Мерин или кобыла?

– Что, простите? В смысле, кто?

– Кто сани тянул: мерин или кобыла?

– Кобыла.

– Масть?

– Гнедая.

– Сколько вы ему заплатили? Три гривенника?

– Два с пятаком.

– Во что был одет извозчик?

– Синий армяк. На заду – складки. Лохматый треух, весь в снегу.

– Полость в санях медвежья?

– Овчина.

– Когда вы ехали, мимо конка не проезжала?

– Проезжала. Возле музыкального училища. Еле разминулись...

– Большое вам спасибо! Вы даже не представляете, как вы нам помогли!

Нам, повторил Алексеев. Кому это – нам?

– Ну так что, Ашот Каренович? Кобыла, присяга, конка... Перекур на балконе. Ограбление банка. Карты сложились? Кого хороним, кому славу поём?!

– Уже похоронили, Константин Сергеевич.

– Кого?

– Лаврика Иосифа Кондратьевича, правнука Заикиной. При ограблении банка застрелили бедолагу. Совсем молодой был, ещё жить бы да жить...

«Оську жалко, – услышал Алексеев в вое метели, – Осеньку. Пропадёт без меня...»

– Царствие небесное безвинно убиенному, – он перекрестился. – Но кобыла тут при чём? Овчина? Они что, из гроба его поднимут?

Сапожник щелчком отправил окурок за перила, в ночь.

– Холодно, – Ваграмян передёрнул плечами. – Идите в дом, согрейтесь. Водки выпейте, дело хорошее.

– А вы?

– А я к себе пойду. На сегодня шабаш, отдыхаем.

3

«При чём здесь фонарь?»

– Знакома ли вам, милостивые государи, четвертая мужская гимназия?

– Это которая на Марьинской?

– Да.

– Бывший дом баронессы Унгерн-Штенберг?

– Да!

– Где инспектором статский советник Максимович?

– Да!

– Нет, не имеем удовольствия знать.

– А знакома ли вам греческая хлебная за два дома от гимназии?

– Хлебная?

– Да!

– Хлебная Багдасаряна?

– Да!!!

– Ну, кто же не знает хлебную Багдасаряна! М-м, какие там калачи...

Хлеб всегда выигрывает у наук, это подтвердит любой. Сталь же выигрывает у всех, включая золото. Семья Багдасарянов перебралась в губернский город Х из Западной Армении, стенавшей в те годы под железной пятой султана Абдул-Азиза – точнее, под пятами великих визирей Али-паши и Фуад-паши, ибочастые нервные расстройства мешали султану заниматься делами. В честь приезда беженцев переулок Короткий, как шутили бессердечные обыватели, назвали Армянским. От переименования он не стал длиннее – два жалких дома по нечётной стороне – но в «Памятной книжке губернии», в сведениях о численности населения, поминается один мужчина армяно-григорианского вероисповедания, проживавший в городе.

Один?

Канцеляристы ошиблись. Вы же понимаете, что если в городе есть хотя бы один Багдасарян, то он не один? Это могло бы послужить отличным названием для романа господина Жюля Верна: «Багдасарян не должен быть один»!

Шутки шутками, но многие любопытствовали: каким таким чудесным образом Багдасаряны сумели выбраться сперва из горящего Зейтуна, а затем из полыхающего Муша, сохранив имущество, деньги, а главное, величайшую драгоценность – жизнь? Какой добрый гений спас их от кровожадных османов, зверски подавлявших восстания армян? Какая удача привела несчастных в тихую гавань?

Наверное, Бог оглянулся.

Так или иначе, фортуна продолжала сопутствовать Багдасарянам. На новом месте они обустроились без лишних хлопот. Сняли жильё, открыли пекарню, а там, спустя несколько лет, и хлебную. Хлебная вызвала кривотолки: «Почему греческая? Откуда взялись греки?!» Брат присоветовал, отмахивался глава семейства. Велел: пусть будет греческая. Не спорить же с братом? Действительно, с Багдасаряном приехал его двоюродный брат Ашот Ваграмян – сирота, он еще ребёнком потерял родителей и пригрелся в гнезде старшего родственника.

– Чому? – спросил Багдасаряна сосед, цирюльник Сирко.