Читать книгу - "Современный детектив. Большая антология. Книга 12 - Андреас Грубер"

преследовать. Расстояние между нами все время сокращалось. Мы решили отсидеться на вершине, но туда нужно было еще добраться, а немцы догоняли, потому что наши беженцы еле передвигали ноги. Когда мы наконец очутились наверху, солдаты открыли по нам огонь снизу. Скоро метель стала такой, что мы ничего не видели. Идти дальше оказалось невозможно. Я точно знал, где мы — до шведской границы оставалось несколько миль, — но мы не сумели бы спуститься в метель и вьюгу. Мы спрятались за скалистым утесом, решив пересидеть там до утра. Беженцы совсем отчаялись, младенец плакал… Мы прекрасно понимали, что преследователи могут настигнуть нас в любое время. Шло время; мы сидели на вершине горы, готовые отстреливаться… Рассвело, метель немного утихла, и мы решили идти дальше. Харальд надеялся, что немцы повернули назад, но я сомневался. Нелегко отказаться от охоты, когда так далеко зашел и находишься так близко к цели. Все произошло там, наверху, когда мы сидели рядом, усталые и испуганные…

Мы слушали, затаив дыхание. Он несколько раз глубоко вздохнул и продолжил:

— Я по-прежнему точно не знаю, с чего все началось, но вдруг Харальд Олесен и мужчина-беженец о чем-то заспорили на повышенных тонах. Потом я услышал выстрел и увидел, что Харальд Олесен стоит с дымящимся пистолетом в руке, а мертвый беженец лежит на снегу. Его жена закричала и набросилась на Харальда с кулаками. Не долго думая я выстрелил ей в голову. Потом я часто спрашивал себя, почему застрелил ее. Я привык смотреть на Харальда снизу вверх; он был для меня не просто лидером, он во многом заменил мне отца. Чутье велело мне защищать его при любых обстоятельствах. Конечно, я знал, что женщина не вооружена. Наверное, я боялся, что ее крики наведут на нас немцев… Кроме того, мне надоело тащить их по снегу, и я желал ей смерти.

Оленья Нога снова вздохнул, но ноги его по-прежнему приплясывали на месте, а палец лежал на спусковом крючке.

— Так все и вышло. Оба беженца лежали на снегу, а на руках у мертвой матери плакал младенец. Харальд Олесен словно окаменел; он смотрел на них и молчал. И вдруг я услышал голоса и скрип лыж. Сначала мне казалось, что нам остается только застрелиться, но потом решил рискнуть — у меня оставался последний шанс. Я спрятался за ближайшим сугробом и следил за ними. Вот они появились… Харальд Олесен по-прежнему был в ступоре. Я понимал: у нас есть шанс спастись, только если я уложу всех троих — а у меня было всего шесть патронов.

Я боялся пошевелиться. Оленья Нога говорил тихо и как будто задумчиво, но мне, как, пожалуй, и всем, стало очень страшно. Он несколько раз моргнул, но рука его была тверда.

— Немцы были совсем молодыми: двум лет по двадцать пять, а одному — двадцать один, не больше. Они оторопели, увидев неожиданное зрелище: два мертвых беженца в снегу и застывший Харальд Олесен. Я лежал совсем недалеко от них и целился старательно. Но когда один из них показал на мой след в снегу, времени на размышление у меня не осталось. Я выстрелил в того, кто стоял ближе ко мне, и сразу прицелился в следующего. Первый упал сразу, второй — до того, как успел выхватить оружие, но третьему удалось несколько раз выстрелить в мою сторону. Я откатывался на бок, не сводя с него глаз. Потом вскочил и снова прицелился. Первый раз я промахнулся. Второй раз мы с ним выстрелили одновременно. Его пуля просвистела рядом с моим ухом, а моя угодила ему в шею. Он еще целился, но зашатался и рухнул в снег. Кровь хлынула из него фонтаном… Я еще раз выстрелил в него и попал между глаз. Когда я выполз из-за сугроба, моим глазам предстала ужасающая сцена. Пять мертвецов на снегу и оцепеневший Харальд Олесен.

Хотя рассказ был трагическим, мне показалось, что Оленьей Ноге стало немного легче. Судя по всему, он впервые изливал душу. Говоря, он не сводил с меня взгляда — и пистолет по-прежнему был направлен на меня.

— Помните, я рассказывал вам про молодого немецкого солдата, который пытался утешить меня, когда пришли за отцом? Он был одним из тех троих, которые преследовали нас — его я прикончил вторым. Он был еще жив, когда я подошел к нему. Он произнес: «En…» Два раза пытался, но ему так и не удалось договорить. Скорее всего, он хотел сказать «Entschuldigung… Извините». Можете себе представить? Просил прощения у меня, который его застрелил. А ведь он и сам был почти мальчишкой. Я приставил пистолет к его голове, отвернулся и нажал на спусковой крючок. Он до сих пор является мне во сне — только вчера я проснулся среди ночи, когда увидел его лицо.

Глаза Оленьей Ноги как будто остекленели, но он по-прежнему смотрел на меня, и я не сомневался, что он тут же выстрелит, если я сделаю к нему хоть шаг. Я держался как можно спокойнее, надеясь, что он продолжит рассказ.

— Но худшее потрясение ждало меня впереди. Добив последнего немца, я поднял голову и увидел, что Харальд Олесен целится в меня. Он сказал: я видел, как он убил беженца, поэтому должен умереть. Я похолодел от ужаса, так как понял, что он сейчас меня убьет. Бог знает что я тогда ему наобещал. Говорил, что ведь и он видел, как я убил женщину, и у нас есть общая тайна. И что он ни за что не найдет обратной дороги в одиночку, а ребенок замерзнет и тоже погибнет… Может быть, на него больше всего подействовал последний довод, потому что он опустил пистолет и передал мне ребенка. Выходит, девочка в тот день спасла меня, а я, в свою очередь, спас ее. Ну а что было потом, вы знаете. Он сказал, что затащит трупы в ближайшую пещеру и догонит меня. А я помчался вперед. Я несся, не останавливаясь, до самого Сэлена. Больше всего мне хотелось убраться подальше от Харальда Олесена, а потом — спасти жизнь девочки. Может, тем самым я пытался искупить грех? Я убил ее мать, но должен был спасти хотя бы ее жизнь.

Как только я осторожно поднял руку, Оленья Нога тут же встрепенулся:

— Стойте на месте! Не забудьте, что мне уже доводилось убивать! — Он говорил сдавленным голосом, но в нем я уловил нотки безнадежности.

Кивнув, я медленно опустил руку. Я не представлял, как мы