Читать книгу - "Цепная реакция - Дмитрий Николаевич Поляков-Катин"

Потом шли гулять. Как ни странно, в деревне и окрестностях было людно. Дело в том, что сюда были интернированы некоторые военнопленные. Английские и американские летчики маялись от безделья, играли в футбол, раздевшись до пояса, гоняли на лыжах; американцы пытались приобщить товарищей по не- счастью к бейсболу, но безрезультатно, игра никого, кроме них, не захватывала. Встречались и польские военные. Они ходили группами, приставали к женщинам, надирались в харчевнях, орали песни и ругались с англичанами, считая, что те их предали, не вступив вовремя в войну и не защитив их теперь от Сталина.

Как-то Чуешев зашел в хлебную лавку, чтобы купить пирожков к ужину. Когда он вышел, то увидел, как двое подвыпивших поляков в заношенной до сальных пятен форме пристают к Элен. Он попытался увести девушку, но его грубо отпихнули, пригрозив отверткой. Один из поляков смачно хлопнул Элен по ягодице, приглашая прогуляться. Сергей оглянулся по сторонам — пусто, никого рядом не было; тогда он сунул кулек с пирожками в руки Элен, и двумя короткими ударами в челюсть отправил назойливых ухажеров в ближайшие сугробы. Онемевшая Элен в восхищении уставилась на него.

—Ничего особенного, — смущенно пояснил он. — Просто брал уроки бокса. Забудь.

Чуешев совсем не умел стоять на лыжах, но опытная Элен за пару дней научила его более-менее сносно управляться с лыжным снаряжением; а когда он падал, она с хохотом засыпала его снегом, пока он не притягивал ее к себе, чтобы поцеловать в смеющиеся губы. Обедать почти никогда не удавалось, зато к ужину они являлись голодные, как волки в бескормицу, и жадно ели все, что могли предложить в харчевне, не задумываясь о вкусе, большими глотками запивая еду теплым красным вином. Помимо них в гостинице проживала только престарелая пара из Лозанны. Вечером все усаживались перед камином, лениво болтали о пустяках, читали книги.

Они много разговаривали, все больше узнавая друг друга. Так много разговаривать им еще не приходилось. Княжна рассказывала о своей семье, о покинутом после октябрьского переворота доме в Ораниенбауме, о матери, погибшей в автомобильной катастрофе, об отце, не смирившемся с потерей Родины и помогавшем Белому движению до тех пор, пока оно не сошло на нет. Сама Элен не помнила Россию, но отношение к ней претерпело у нее эволюцию от полного неприятия советского режима до сочувствия в период военного столкновения, что стало причиной глубинного конфликта с отцом, который замкнулся, стал вести себя отчужденно, но при этом страдал от недопонимания с дочерью, ибо души́ в ней не чаял.

Тогда же они поднялись на так называемую Вершину Европы — обледенелый перевал Юнгфрауйох, соединяющий два пика Бернских Альп — Юнгфрау и Мёнх. Около полутора часов маленький поезд, состоящий из двух вагонов, полз, погромыхивая, по зубчатой железной дороге вверх, через туннель, по снежным хребтам горных пород, до самой седловины, покрытой фирном и льдом, а далее — пешком к примостившейся на краю ледника Алеч высокогорной обсерватории с туманным названием «Сфинкс». Отсюда открывалась «панорама Вселенной», как восхищенно сказала Элен. С левой стороны словно чья-то могучая рука небрежно бросила на подножие серых скал испещренное натянутыми складками бело- снежное покрывало, с другой — ледник утекал в облачную дымку небес огромным пространством безупречной белизны и покоя.

—Бог мой, — прошептала Элен, растерянно глядя вдаль, — какие мы маленькие.

Накатавшись на собачьих упряжках по голубым полям Алеча, заглянув в телескоп обсерватории, да так и не разгадав загадку «Сфинкса», пропустив напоследок по рюмке местной вишневой самогонки, они возвращались тем же поездом, усталые и довольные, хрустели купленными в продовольственной лавке тминными сухариками и разглядывали панорамы величественных склонов, не переставая восхищаться их красотой.

Сергей смотрел и смотрел на нее. Он мог смотреть на нее бесконечно.

Вечером под тихое потрескивание дров в камине пили глинтвейн с корицей, кардамоном и имбирем. По швейцарскому рецепту полагался еще апельсин, но апельсинов давно не видели — ни свежих, ни сушеных. Мерно тикали ходики на стене; пристроившись в ногах, мурлыкал кот.

—По тому, как ноют мои ноги, могу предсказать, что завтра будет метель, — сказал месье Жофруа и выжидательно посмотрел на свою жену Сюзи, которая разглядывала старый женский журнал. — У меня на этот счет надежный барометр — ревматизм.

—Ах, дорогой, ты чересчур часто говоришь о своем ревматизме. — Супруга сняла с носа очки. — Если ты про него забудешь, он пройдет сам. Вот недавно у меня был насморк. Я ему сказала, строго сказала: не буду тебя замечать! И забыла о нем. Так что вы думаете? На другой день его и след простыл! Кажется, доктор Фрейд писал: все болезни от самовнушения.

— Доктор Фрейд, дорогая, занимался другими вопросами, — поджал губы Жофруа. — Не очень приличными, насколько я помню.

На губах Элен блуждала снисходительная улыбка.

—Ну, значит, кто-то другой, какая разница? — отмахнулась Сюзи. — Мне рассказывали про одну женщину: у нее пропал слух. Так вот она внушила себе, что обязательно будет слышать, обязательно. Просто думала об этом все время. И voilà — слух к ней вернулся сам по себе… Хоть вы мне верите, Макс?

—Разумеется. — Чуешев повернул к ней абсолютно серьезное лицо. — Может, я и не поверил бы вам, мадам Жофруа, если бы сам не слышал историю про одного солдата. На войне у него оторвало палец. Вот этот, мизинец. Ему он очень был нужен, так как в обычной жизни солдат играл на скрипке. Как быть? Вот ровно таким же образом, как в вашем рассказе, он решил не смиряться и стал думать, что палец у него по-прежнему есть. Назло всему! Невероятно, но однажды ночью, когда солдат спал, мизинец у него вырос до своего обычного размера единственно усилием мысли, как хвост у ящерицы… Правда, плохо сгибался.

Элен не сдержалась и прыснула от смеха.

—И зря ты, Элен, так реагируешь, — с упреком обратился он к ней. — Сама-то подумай!

Тут уже расхохотались все, а мадам Сюзи — задорнее других.

—Ах, какой же вы шутник, Макс! — обмахивала она ладонями раскрасневшиеся щеки. — Не буду больше вам ничего рассказывать. Никогда. И не просите.

Когда все отсмеялись, Сюзи предложила:

—Сейчас я приготовлю чай, и давайте будем играть в гуся.

Элен с Сергеем вышли на террасу. Он закурил. Черные глыбы гор, украшенные синей пеной снегов, казалось вот-вот сдвинутся с места. Из-за маковки Мёнха золотым нимбом выплывала полная луна.