Читать книгу - "Не там, где надо - Кеннет Дун"

ее не будет до вечера. Я решил наконец выяснить, что происходит. Не собирается ли она к Винсу в его загородный дом. Когда я уехала, я тут же кинулся за ней следом. Она действительно встретилась с какой-то девушкой. Они отправились в торговый центр и около часа ходили по магазинам. Я за это время успел поменять машину.

– Что?

– Я сообразил, что Вай может узнать мой «Ягуар». Поэтому поставил автомобиль на стоянке в центре и взял напрокат какую-то развалюху через дорогу.

– Ясно. Но это же меняет дело. Автодилер может тебя узнать. Он должен был записать твои права.

– И что? Как я и сказал, это было утром. И говорит только о том, что я взял другой автомобиль, чтобы остаться неузнанным. Потом они поехали на юг. По дороге подобрали еще одну девушку.

– И все ехали на машине Вайолет?

– Да. Третья подруга к ним присоединилась довольно далеко за городом, она ждала их в дайнере, где-то на пересечении шоссе Пасифик и 710-го. И потом они все вчетвером поехали дальше. В сторону Хог-Айленда. Ты знаешь, там заповедник. Все дороги грунтовые, а машин очень мало, поэтому мне приходилось держаться далеко позади, чтобы не привлекать внимания. И в итоге я их потерял.

– Как?

– У меня действительно прокололо чертово колесо! Я битый час возился с запаской, весь измазался. А вокруг ни души. В итоге я кое-как выбрался на нормальную дорогу. Некоторое время сидел в машине и ждал – может, они поедут обратно. Наверное, я заснул на пару часов.

– И что потом?

– Я подумал, что все это могло быть обходным маневром. Вай берет своих приятельниц для алиби, они нарочно едут на юг. Потом она незаметно выходит из машины, садится в ту, которую ей оставила Шейла, и едет на север к своему любовнику.

– Погоди, ты сказал, Шейла?

– Да, та девушка, которую они подобрали на Пасифик. Это была Шейла Деметриос, супруга нашего клиента. Еще одну звали Евой, они, кажется, раньше работали вместе с Вайолет еще до нашей конторы, а третью я не знаю.

– И ты?

– Да. Я поехал к Винсу в Колдер-Спрингс. Теперь ты понимаешь, почему это так ужасно? Я был там, – зашептал Уоррен в отчаянии. – Дверь была открыта. Я вошел и обнаружил его мертвым.

– Почему ты никому не сказал? Не вызвал помощь?

– Потому что я подумал, что это могла быть Вай, – просто сказал мой брат. – На столе стояла бутылка виски, графин с содовой и два бокала, один из которых был измазан губной помадой. Вай единственная из женщин, которых я знаю, кто пьет виски с содовой. Так что я вымыл бокалы и убрал их в шкаф.

– Но бутылку ты не протер?

– Нет. Винс же джентльмен. Вряд ли бы он позволил женщине самой наливать себе выпивку.

– И что ты сделал затем?

– Просто уехал. Я надеялся, что меня никто не заметил, к счастью, так оно и было. Я успел вернуть машину в прокат, пока он не закрылся, а потом забрал «Ягуар» со стоянки. А затем поехал в какой-то бар и напился до чертиков. Мне хотелось напиться так, чтобы полностью забыть этот день. Теперь ты понимаешь, почему я никому не могу рассказать, что делал? Если Вай узнает, что я за ней следил… Что я подозреваю ее… К тому же, я не могу признаться, что был в коттедже Винса. В дополнение ко всем доказательствам это будет равносильно признанию в убийстве.

Охранники начали стучать палками о стены, показывая, что время свиданий подошло к концу.

– Уволь О’Мэлли, брат, – сказал я, вставая. – С сегодняшнего дня у тебя будет новый адвокат.

Глава 29

Говоря о защитнике, который за символическое вознаграждение будет сражаться за своего клиента, я имел в виду своего старого армейского товарища Монти Фостера. Фамилия как будто предопределила его судьбу26. Когда Монти было всего шесть лет, его отец, допившись белых чертей самопальным виски, забил до смерти свою супругу топором за то, что она плохо начистила ему сапоги. Затем все с тем же топором он стал целеустремленно гоняться по дому за единственным сыном, которому, правда, удалось ускользнуть через собачий лаз и добежать до соседней фермы. Фостера-старшего арестовали и отдали под суд, но благодаря усилиям адвоката обвинение было смягчено лишь до «убийства по неосторожности» – как будто мистер Фостер слишком экспрессивно колол дрова и случайно порубил и жену. К тому же, я уверен, в те времена в сельском округе Сан-Бернардино многие были уверены, что муж не поднимет на жену топор, если она не дала ему серьезного повода. Так что папашу Фостера приговорили к семи годам тюрьмы, а его сына отправили в приют.

Через пару лет отца Монти выпустили – то ли в результате очередной реформы, то ли потому что в тюрьмах закончились свободные камеры. Но он даже и не подумал воссоединиться с сыном. Как рассказывал сам Монти, когда пытался разыскать родителя спустя много лет, Фостер-старший сразу после освобождения вновь женился и принялся вытворять то же самое – только с новой женой и новым ребенком. Правда, на этот раз до смертоубийства дело не дошло. Папаша первым доконал себя пристрастием к паленому виски и умер от прошокового рака печени, не дожив до сорока лет.

Как ни удивительно это звучит в наше время, когда все склонны искать истоки своей неудавшейся жизни в детских травмах, Монтгомери Фостер никогда не держал обиды на своего отца. Несколько лет он прожил в приходском приюте, потом его забрали к себе мрачные и набожные фермеры, которые использовали сирот в качестве дармовой рабочей силы. У Монти даже не было возможности получить школьный аттестат. Достигнув восемнадцати лет он двинул в Сан-Франциско, чтобы найти какую-то поденную работу в порту, но тут началась война, и Монти сразу же записался добровольцем. Мы прослужили вместе почти два года, и я всегда находил особое удовольствие в его обществе. Мне казалось, что он, несмотря на свой юный возраст, был настоящим «человеком войны», никогда не унывал, не впадал в панику, не загадывал далеко на будущее. Не обсуждал даже самые абсурдные приказы начальства, но всегда находил возможность отлынивать от бессмысленной работы так, чтобы не попадаться.

Потом Монти перевели сигнальщиком на другой корабль, и я на некоторое время потерял его из виду. Как я узнал позже, они попали под японскую бомбежку, в результате разрыва снаряда Монти оторвало ступню и раздробило правую руку так, что ее пришлось