Читать книгу - "Двадцатая рапсодия Листа - Виталий Бабенко"

– Ее застрелили, – сказал мой спутник. – А что вы можете сказать об использованном оружии?

– Смерть женщины наступила в результате ранения в область груди, до того как она попала в воду, – подтвердил доктор. – Тело серьезно пострадало – хотя и не настолько, насколько это могло случиться, окажись оно под воздействием воздуха. Однако же исследование было изрядно затруднено – ногти уже сошли, тело было обескровлено, опять же – воздействие рыб…

От перечисления этих ужасных признаков, сделанного спокойным тоном, словно речь шла о совершенно обыденных вещах, мне сделалось дурно.

Доктор же Грибов продолжал как ни в чем не бывало – обращаясь к Владимиру:

– Тут с определением возраста было больше проблем. Тем не менее по окостенению лопаток и по тому, что три тазовые кости у нее уже срослись, ей было никак не меньше восемнадцати лет. Наличие же всех четырех зубов мудрости, кои, как вам, очевидно, известно, вырастают у человека в десятилетие между двадцатью и тридцатью годами, позволяет с известной долей вероятности предположить, что возраст погибшей лежит примерно в этом промежутке… Но вы, кажется, спрашивали об оружии? – Доктор почесал кончик носа, задумался.

– Да вы не утруждайтесь, – сказал Владимир сочувственно. – Может быть, вы над этим не задумывались…

Тут, похоже, доктор Грибов несколько оскорбился.

– Да будет вам известно, молодой человек, – сказал он веско, – что еще в 1832 году академик Сергей Алексеевич Громов написал книгу «Краткое изложение судебной медицины для академического и практического употребления». И эта книга с тех пор является главным руководством для всех судебных медиков – в том, что касается порядка проведения экспертизы. Так вот, коли речь идет о случае насильственной смерти, прежде всего осматриваются находящиеся поблизости предметы, которые могли причинить смертельный ущерб, а уж потом проводится вскрытие… – Он помолчал, потом продолжил: – Но, к сожалению, в данном случае мне не довелось осматривать место преступления. Впрочем, не думаю, что осмотр дал бы толк – времени много прошло. Тем не менее я, естественно, постарался составить представление об орудии убийства. Вне всякого сомнения, огнестрельное оружие, скорее всего, охотничье ружье. Исходя из того, что входных отверстий несколько, можно предположить, что стреляли, к примеру, крупной дробью, с близкого расстояния. Есть тому подтверждения в характере повреждения наружных тканей. Хотя о калибре дроби ничего сказать не могу. Состояние тела таково, что внутри дробь не застряла и выходные отверстия мы изучить не могли. Ну что, господа? Удовлетворили вас мои ответы?

– О, разумеется, господин Грибов! – Владимир взглянул на меня. – Николай Афанасьевич, есть ли у вас вопросы к доктору?

– Нет, никаких вопросов у меня нет, – буркнул я. – Благодарю вас, Александр Алексеевич. Чрезвычайно вам признательны за то, что уделили нам время.

– Помилуйте, да как же мне однокашнику да коллегам не помочь? – Доктор Грибов рассмеялся. – Очень рад, что оказался полезен. Да, господин Ульянов, весьма меня подивило, что вы оказались так внимательны к судебно-медицинскому аспекту дела. Позвольте сделать вам подарок. Это книга моего учителя Ивана Михайловича Гвоздева «Судебно-медицинские данные в руках юристов», издание 1869 года. По счастью, у меня два экземпляра, и мне почему-то кажется, что труд сей может оказаться сильно полезным в вашей будущей юридической практике. А что таковая практика вам предстоит, я ничуть не сомневаюсь. Вот, держите. – Александр Алексеевич вынул из шкафа томик и вручил Владимиру.

Студент наш смутился, покраснел, однако книгу принял и даже, говоря слова благодарности, прижал к сердцу.

Распрощавшись с Александром Алексеевичем, мы с Владимиром снова направились к Базарной площади.

– Что скажете, Николай Афанасьевич? – спросил Владимир, едва дом доктора Грибова скрылся из виду. – Насчет дроби?

– Да что там, – я махнул рукою, – ну какая же это дробь? Заряд крупной дроби, да еще с близкого расстояния, столько ран оставил бы! Никак не три. Да и дробинки, хоть и крупные, в теле застряли бы. Нет, Володя, доктор ваш не охотник, никак не охотник. Опять же, – я вспомнил жуткие слова, сказанные доктором, – он рыб винит в том, мол, съели у покойницы спину. А я вам еще раз скажу, что коли зарядом гвоздей выстрелить с близкого расстояния, так и рыб никаких не понадобилось бы. Видал я как-то на охоте. Страхоподобное зрелище, доложу я вам.

– Скорее всего, вы правы, – задумчиво произнес наш студент. – И даже наверное правы. В любом случае конечный ответ на этот вопрос нам только убийца и даст.

Некоторое время молодой Ульянов шел в молчании, опустив голову, и вдруг, повернувшись ко мне, сказал:

– Хотел бы я встретиться с этим господином…

– Вы имеете в виду преступника? – спросил я.

Он покачал головой.

– Нет, с тем несостоявшимся самоубийцей и любителем Гейне, которого упоминал доктор. Как бишь его? Пешков? Разносчик булок и начинающий поэт? Der Zahnschmerz… Вряд ли, конечно, такая встреча состоится. А забавно было бы познакомиться – в один месяц, выходит, и у меня, и у него круто изменилась жизнь. Только наши ситуации какие-то перелицованные. Меня исключили из университетской жизни, а его врачи, напротив, вернули к жизни, из университета которой он сам пожелал себя исключить. – Владимир усмехнулся. – Каких только совпадений, однако, не случается…

Мы вышли на Базарную площадь. Осмотрелись.

– Эх, жалко, мельника с нами нет, – неожиданно сказал Ульянов. – Именно здесь и именно в это время я предполагал подвергнуть его некоторому испытанию. Обидно, что оказался таким дилетантом в дорожных делах, – я всерьез считал, что мы сможем вернуться в Кокушкино сегодня же. Ну что же, Николай Афанасьевич, давайте ведите меня в гостиницу. Мысленно я вам уже ранее подчинился, а на словах говорю это только сейчас. Да и поесть, конечно же, не мешало бы.

– Здесь недалеко, – ответил я. – А знаете, как называется гостиница?

– Да уж не иначе как «Шумбут-сарай» какой-нибудь.

– Нет, не угадали. По маленьким речушкам не только улицы, но и гостиницы не называют. А вот большие реки – другое дело. Здесь у нас Кама-матушка течет. Значит, и гостиница – «Кама». Нумера, кстати, вполне приличные, и трактир там совсем недурной. А кстати, Владимир, что это за испытание вы упомянули? Которому вы хотели подвергнуть нашего мельника?

– Хотел – и подвергну, – очень серьезно сказал Ульянов. – Только завтра, когда в обратный путь двинемся. Испытание, которое либо продемонстрирует, что Яков Паклин – совершенно невиновный человек, либо укажет, что он-то и есть убийца.