Читать книгу - "Убийца из прошлого - Моника Кристенсен"

Было холодно, тонкая куртка почти не грела. Эмма подумала, что выглядит как туристка. Только висящего на шее фотоаппарата не хватает. Дойдя до идиллических, так называемых лондонских, домиков (четыре жилых дома, построенные в 1949-1950 годах), она повернула налево и пошла в сторону заброшенных строений у старой пристани. После громкой катастрофы, случившейся на шахте в начале шестидесятых, эту часть Ню-Олесунна никак не охраняли и почти не приводили в порядок. По этому поводу в компании «Кингс Бей» велись жаркие споры: одни предлагали снести всё до основания или, по крайней мере, как-то использовать сохранившиеся постройки, а другие утверждали, что даже мусор убирать нельзя, – ведь и отходы способны что-то рассказать о прежних временах.

Эмма подошла к невысокому угольному отвалу и поднялась на вершину. За прошедшие годы отвал порос мхом и лишайником, природа медленно делала своё дело, скрывая следы человеческого присутствия в Арктике. Прежде чем насыпи окончательно сольются с окружающим ландшафтом, пройдут сотни лет. Эмма стояла между двумя опорами канатной дороги; со временем они покосились и теперь словно прислонились друг к другу. Открывавшийся вид не сильно отличался от того, что просматривалось с дороги, но она всё равно чувствовала себя настоящей искательницей приключений.

Опоры здешней канатной дороги были меньше тех, что раскиданы по всему Лонгиеру. В Ню-Олесунне большую их часть убрали. Тут и там валялись упавшие деревянные столбы. На другой стороне дороги сгрудились вокруг завода по очистке угля пустующие бетонные постройки, а сам завод, зияя разбитыми окнами, поднимался вверх на целых одиннадцать этажей; все его двери были заколочены, а на почерневшей от угольной пыли земле неопрятными кучами были навалены брёвна и доски. С другой же стороны, там, где заканчивалась дорога, виднелась узкая пристань – нагромождение железных балок, необработанного камня и дерева, всё перекорёженное и практически разрушенное льдами. Район старого пирса больше всего напоминал порт после бомбёжки, заброшенный много лет назад.

Само существование Ню-Олесунна, такого прекрасного и невероятного, прямо посреди арктического ландшафта было загадкой. Получив приглашение на встречу, Эмма принялась читать о военных действиях на Шпицбергене всё, что только могла найти. Посёлок со всеми его весёлыми разноцветными домиками, несомненно, был обречён: его должны были сжечь, разбомбить, сровнять с заледеневшей тундрой. Три из четырёх участвовавших в войне сторон в разное время отдавали приказы об уничтожении поселения. Почему же ни норвежцы, ни англичане, ни немцы так и не выполнили этот приказ?

С вершины угольного отвала Эмма не могла разглядеть верхнюю часть города. Покрытые шрамами стены завода загораживали обзор. Эмма закрыла глаза и попробовала представить, как бы выглядело это место, если бы его бомбили.

Перед ней лежал бы сейчас огромный пустырь. То, что когда-то было домами, превратилось бы в кучи золы и щебня, в холмики, заросшие мхом и иссохшей клочковатой травой. Там, где когда-то был рабочий клуб, высилась бы куча побольше, состоящая из чёрных обгоревших брусьев. На другой стороне невидимой дороги торчали бы из нагромождения каменных осколков обуглившиеся доски, единственные останки жёлто-палевой школы. А на востоке виднелся бы серый прямоугольник полуобрушившихся бетонных стен. Большая столовая.

Несколько дальше, уже за чертой города, виднелся бы силуэт не затронутой разрушением сорокаметровой железной мачты, к которой много лет назад причалил дирижабль Руаля Амундсена «Норвегия». А внизу, возле разбомблённых пристаней, были бы две огромные серые тени – завод по очистке угля и электростанция сороковых годов, начинённые гигантскими механизмами, асбестовыми плитами и ржавыми трубами. Ни одному пожару, ни одному обстрелу, хоть с самолёта, хоть с подлодки, не под силу поставить этих бойцов на колени.

Эмма открыла глаза и вновь оглядела раскинувшийся перед ней посёлок. Почти от всех шпицбергенских поселений после войны остались только дымящиеся развалины. Так что же защитило этот крохотный городок?

Себастьян Роуз набил трубку и закурил, а Кнут достал из холодильника две зимовавшие там банки пива. Кнут ждал. Похоже, история, которую Себастьян собирался рассказывать, пугала его самого. Наконец он выбил пепел из трубки в блюдце от кофейной чашки и глубоко вздохнул. Пути назад не было. Историю надо было рассказать.

– Когда мне было восемь лет, весной сорок первого, меня услали из нашего дома в Лондоне в загородный лагерь, чтобы уберечь от бомбёжек. Моя мать работала в Департаменте снабжения, отец – в военном министерстве. Они не могли уехать, пришлось мне одному отправляться в дорогу. Меня послали в имение на северо-востоке Англии, почти на границе с Уэльсом. Оно было расположено в глуши, в окружении лесов, полей и холмов. Супруги, владевшие поместьем, были приятными людьми, у них имелись значительное состояние и связи в окрестных городках. Они организовали детский лагерь. Еда там была гораздо лучше, чем в Лондоне. Там жили мирно, бомбардировщики в эту сторону залетали редко. Для нас, эвакуированных из Лондона мальчишек, это место должно было стать раем.

Но у хозяев был сын, Роберт. Ему тогда было двадцать с небольшим, он был студентом. На втором месяце моей тамошней жизни он приехал домой. Закончился его третий семестр в университете. У него были летние каникулы, восемь недель, которые он собирался пробыть дома. И тогда начались испытания.

Роберт жил на самом верху, занимал комнату в башне дома. Он был единственным сыном, и родители беззаветно его любили. Не было на свете занятия, в котором он бы не преуспел, но главным образом родители видели в нём великого спортсмена и путешественника. Было решено, что он станет помогать в организованном ими лагере.

Поначалу всё шло замечательно. Но мы быстро открыли для себя то, что, очевидно, не видели его родители, да и остальные, кажется, не замечали. Роберт Эверетт не только был самовлюблённым до крайности, в его характере были садизм и жестокость, которые он обращал главным образом на тех, кто был слабее его. Он устраивал в роще игры в охоту за сокровищами и пугал самых маленьких мальчиков чуть ли не до истерики. А для нас, старших, он придумал отдельную пытку. Мы должны были приходить в его комнату в башне и служить ему, как рабы. Если мы не слушались, он спускал с нас штаны и порол тонким кожаным шнуром, который носил на талии вместо пояса. Эта деталь костюма вроде как говорила о его связи с природой и жизни на открытом воздухе. А ещё у него был нож… Надо было терпеть боль, насилие, издевательства… Ну, не буду вдаваться в детали. Меня трясти начинает от этих воспоминаний.

А летом в лагерь прибыл новый учитель. Родом он был с севера, служил в армии, получил боевое ранение во Франции, как нам сказали. Ему полагалось несколько месяцев отдыха, и его отправили в наше поместье приносить пользу обществу, пока идёт реабилитация.

Отдохнуть ему, бедняге, не пришлось. По какой-то причине новый учитель и молодой Эверетт с первого взгляда друг друга невзлюбили. Казалось, они готовы в горло друг другу вцепиться, как разъярённые псы. Я, конечно, был слишком мал, чтобы всё понимать в отношениях взрослых, но я прекрасно видел, что Роберт нового учителя боится. Я откровенно наслаждался. Может, поэтому всё так плохо кончилось.