Читать книгу - "Четвёртая четверть - Инна Тронина"

— Понятно. Уроки сказать тебе?

Пока записывал задания, думал про Лизавету. Переживала из-за племянницы так сильно, что сердце не выдержало. Мы знаем, что жила она с мужем и старенькой мамой. Детей у неё не было. Зато обожала племянницу Тамарочку. Один раз я дежурным был, класс подметал. Тамарочка к Лизавете заходила.

Я запомнил, что — брюнетка, с красивыми карими глазами. Прямо восточная газель! Вся в кожаном «прикиде», на шпильках. Макияж днём был вечерний. Знал бы, что погибнет, получше рассмотрел бы. А так неприлично стоять и пялиться на девушку. Говорили они про мошенников, в том числе и про АО «МММ». Я так понял, что у Лизаветы там деньги пропали, и у Тамарочки — тоже.

— Тебе лечиться сейчас надо? — спросил Нилов, когда я записал уроки.

— Ага. В постель гонят.

Никто меня никуда не гнал. Но я хотел, чтобы Серый от меня отстал.

— Спасибо за уроки. Лизавету жалко…

— Жалко, — согласился Серый. — Матери у неё восемьдесят лет. Племянница и ей внучкой была. Ладно, Руслан, выздоравливай. Привет передай родителям.

Это его мама научила. Моя-то мать умиляется от Серёжкиных приветов, а Олегу они до фонаря. Но я не возражаю — пусть посылает. Другие-то предки Нилова за это просто обожают.

— Ладно, передам. Всё, пока! Микстуру надо пить.

Я положил трубку и поморщился. У меня действительно всё заболело. Кроме головы, ещё руки и ноги. Вилька бегал около меня с поводком, поэтому пришлось пристегнуть. На улице весна. Солнце уже ушло из нашей квартиры, и сейчас стоит над крышей дома. Небо голубое, снег почти весь растаял, превратился в грязь. Я потрогал лоб — мокрый. Значит, температура упала.

Записку писать не нужно. Я позвонил матери на работу и сказал, что поеду к Андрею. С Вилькой погуляю, попугая накормлю. Эх, жаль, что не лечь в постель — как хочется! А нельзя. Ведь детей убили. Вот, и племянницу Лизаветы — тоже. У кого бы спросить, за что её? А вдруг тоже маньяк?

Пошёл, и без соплей, Божок! Тебя люди ждут. Я надеваю куртку с капюшоном, открываю дверь. Радостный Вилька несётся за мной. У нас на всю прогулку — пятнадцать минут. Только бы знакомые собачники не пристали!

Чтобы Вилька не нюхал всё подряд на лестнице, я схватил его под мышку и вызвал лифт. Сегодня миттель показался мне очень тяжёлым. Пришлось поставить его на пол кабины. Когда вышли к почтовым ящикам, я увидел Ленку Мартынову. Как всегда, она была в мини-юбке, в лосинах и на высоких каблуках. В зубах — «косячок»*, это уж как водится.

Но сегодня Ленка ещё и выкрасилась в седой цвет — в тринадцать-то лет! Она стояла ко мне спиной и писала мелом на стене. Я хотел вправить ей мозги — чтобы не гадила в новом дома. Но времени совершенно не было. Когда мы с Вилькой возвращались, Ленки уже не было. Я прочитал, что она писала. «Черти, Сатана, заберите мою душу!» Внизу — три шестёрки и перевёрнутый крест. И ещё — пятиконечная звезда в круге.

Всё, приехали! Можно её маманю поздравить. Это Ленка её назло нарисовала и написала. Будь у меня такая мать, я бы повесился. Обидно только, что её тоже зовут Татьяной. Тётке сорок четыре года, а в ней, наверное, сто пятьдесят килограммов. Олег говорил, что она больная, и потому плохо выглядит.

Кирюхе, их младшему, семь лет. И он всё время говорит о космосе. Именно только о космосе, и больше ни о чём. Мне кажется, что Мартыновы уже родились «с приветом». Внутри такой мамы сидеть тяжело. Я бы не сдюжил, наверное. Ленкина мать всё время шепчет молитвы. Подолгу крестится, прежде чем выйти на улицу. Часто ходит в церковь. А Ленка пообещала стать сатанисткой. Наверное, всё-таки стала.

И вот я еду в метро. Перегон между станциями «Калужская» и «Новые Черёмушки». В вагоне тепло, светло, и меня укачивает. Я очень боюсь проспать пересадку на «Третьяковской». До неё пока далеко, и можно подремать. Народу набилось много. Но я сижу, и мне хорошо. Очень уж я устал сегодня, а сейчас отдыхаю.

Интересно, отправит меня Озирский ещё куда-нибудь, или заставит лечиться? Он не торопил с выходом к пруду. Я сам туда поехал. Не мог валяться в постели, имея важное задание! Вчера вечером встретил мальчишку, который нашёл тела Колчановых.

Он опять пришёл за уткой, и снова не поймал. Правда, особенно не огорчился. Ему легче кошелёк из кармана стырить, чем живую утку убивать. С пустыми руками он к своим приятелям никогда не возвращался. Тогда и сказал свою кликуху — Щипач-Воровский. Ему двенадцать лет. Раньше жил в Солнцеве, а потом перебрался на свалку под Подольском.

История его простая, как валенок. Отец убил мать молотком, и сел. Щипача с братом забрали в детдом. Где сейчас брат, он не знает. Брат маленький, бродячей жизни не выдержит. Но Щипач удрал от побоев и издевательств воспитателей. Про свалку под Подольском он уже знал.

Поначалу он торговал прессой в электричках дальнего следования. Продавал «Мегаполис-Экспресс», «Деньги», «Ваши шесть соток». Потом перешёл на детективы. Сейчас у него на свалке есть тайник с книгами — не может не читать. А потом его напарника выбросили на ходу из тамбура. Конечно, парень разбился насмерть.

Щипач окончательно осел в Подольске, где его пригрели взрослые бродяги. Конечно, не даром. Нужно было каждый день воровать. Чаще всего Щипач «работает» в метро. Но однажды украл у бабки под Подольском пять банок варенья. С тех пор и лакомился. Хотел меня угостить, но я не взял — противно.

Щипач — грязный, вонючий. Давно на свалке живёт. И жрать что-то из его рук — лучше жабу в рот. У меня тогда была температура, так что на любую еду противно смотреть. А уж на такую — тем более! Щипач второй раз не попросил с ним поужинать — и так всё время голодный.

Он никому другому не рассказал бы про свалку и про то, что видел здесь третьего апреля. Он-то числа не помнил — на свалке календаря нет. Воровский знает только, что сейчас весна…

У меня опять ползёт температура. Кажется, начался бред. Или просто снится мне, как выкидывают мальчишку из поезда за то, что не заплатил дань. Я кричу и просыпаюсь. Нет, это мне только снится, что кричу. Люди спокойно едут, и никто на меня не смотрит.

Ещё мне мерещится свалка — целое море мусора. Там можно найти всё, что угодно. Щипач носит джинсы «Леви Страус». Ещё один его приятель ушёл в центр свалки и не вернулся — утонул в мусоре. Если провалишься, то как в болото — никто не найдёт. Один профессор туда ходит копаться в отходах. И мне мерещится этот профессор — в очках, с бородкой.

Щипач говорил, что они живут там компанией, под чутким руководством Качка. Его ни в коем случае нельзя обделить добычей — задушит. Есть у него и баба — королева свалки. Там попадаются и простые работяги, и философы разные. Очень много психов.

Я не стану всё это рассказывать Озирскому. Да ему и не интересно. Только, может, одно, — Щипач убежал из Подольска в Москву. Устроился в подвале, в Перово. Там живут ещё пятеро ребят. Пока собак на них не спустили, в ментовку не замели. Они не только уток ели, но и голубей. Щипач их на свалке приучился ловить — мышеловкой или петлёй.