Читать книгу - "Дочь поэта - Дарья Викторовна Дезомбре"

воздух, которым ты дышишь. Как можно не поверить человеку, который для тебя — как воздух?

Я отвернулась от Костика, попыталась проглотить застывший в горле комок. Конечно же. Как?

— Ты сама-то, пока он был еще жив, ничего не замечала? — Костик открыл окошко. Зажег сигарету.

Я пожала плечами.

— Валю действительно все держали за малахольную. Она жила, знаешь, как бы на отшибе семьи. — Я все смотрела в окно на залитый дождем мокрый пляж за вертикалями сосен. — Ей не давали пить. Двинский говорил, что у нее алкоголизм. Что-то наследственное.

— Что-то наследственное. Вы ее когда-нибудь видели пьяной?

Я качнула головой: нет.

— Конечно нет. Просто еще одна грань версии: ты же не в себе, мало ли что может случиться?

— Знаешь, она никогда с ним не готовила. Я думала, не умеет.

— А выяснилось, что умеет?

— Вполне.

— И? Кто убедил ее, и всех окружающих, заметь, что она ни на что не годится? Недо-женщина. Недо-жена. Это ведь на самом деле очень просто, заставить человека сомневаться в себе. «Не было такого», «Тебе показалось», «Ты с ума сошла?».

Я молча смотрела на него. Он был прав. Но я-то какова? Целое лето жила с Двинскими под одной крышей, а так ничего и не поняла. Слишком зациклилась на нем. И на себе — с ним рядом.

Костик открыл окно машины, отвернулся от меня, думая явно о своем. Лицо его исказилось злой гримасой.

— И куда ей, бедняжке, было жаловаться? Родителям, что на Двинского разве только не молились? Дочкам от второго брака, которые ее терпеть не могли и тоже, прямо скажем, находились под папиным влиянием? Провинциальная девочка без друзей и своего круга общения в Питере.

— Бессонница, боль в желудке, сердцебиения, одышка, — медленно произнесла я.

— Что?

— Симптомы Вали. Она жаловалась на них Алекс.

Костя пожал плечами.

— Это уже к психиатрам. А я тебе скажу вот что: старик придумал место и действие.

— Я все еще не понимаю: зачем? Зачем самому гробить машину?

— Он чувствовал, что молодая жена отбивается от рук. Может, даже начала втихаря обдумывать крамольную мысль, что где-нибудь в Алтайском крае, подальше от питерской богемы с ее снобизмом, она будет гораздо счастливее… А ему необходимо было ее послушание. Вот он и задействовал целый веер ее эмоций: от чувства вины — к страху. От страха — к животной благодарности. О каком изменении судьбы может задуматься преступница? Убийца? Психопатка, наконец?

— Это все деньги, — внезапно поняла я. — Деньги от родителей. Чем серьезнее больна Валя, тем больше он мог потребовать за ее лечение.

Костя откинулся на сиденье.

— Но потом появилась Алекс… Да, потом за дело взялась Алекс.

— И объяснила Вале, что та не виновата. А значит, никому ничего не должна.

— И значит, вполне может развестись, — закончила я.

Глава 26

Литсекретарь. Лето

Несколько раз в год на дачку являлась домработница, Ниса. Дважды проводила генеральную уборку перед официальным открытием и закрытием сезона, плюс — еще раз в середине лета: натирала полы, мыла окна, отдраивала до блеска кухню. Чернобровая, в низко повязанном платке и темно-синем халате, со своим «рабочим инструментом» Ниса много улыбалась, хвастая золотыми зубами, но почти ничего не говорила. Двинского называла — хозяин.

— Полный дом баб, и ни одной хозяйки, — сокрушался Двинский накануне, судя по нулевой реакции домашних, явно не впервые. — Жену взял сибирячку — думал, без дури в голове, и что?

И вздыхал, и шевелил бровями, и чаще, чем обычно, гладил меня по голове — небольшая подачка нежности. О Валиных проблемах мы больше не говорили, о его выпаде в мой адрес — тоже. Так я и считывала эту ласковость — как просьбу о прощении. Если это еще и цена за молчание, думала я — то и она не велика. Я готова вытерпеть и большее ради одного того, чтобы, лежа в постели, втихаря листать выловленные все в тех же дальних рядах дачной библиотеки старые фамильные альбомы Двинских.

Куча ближней и дальней родни, большинство — судя по датам — давно покойники, но все — с семейным мощным профилем, мясистыми ушами, горькими восточными веками. Жадная до мельчайших деталей, я просматривала снимки часами. Кто из официальных Двинских мог понять эту болезненную жажду принадлежности к своему роду? Годами я искала себя на цветных и черно-белых лицах с отцовской и материнской стороны и видела скуластых светловолосых людей с правильными чертами. Пазл не складывался — я раздражалась, мрачнела. Уходила в свой девятнадцатый век. Чтобы теперь вернуться к этим альбомам. Этим родным незнакомцам.

Ниса поднялась со своими ведрами и щетками ко мне на этаж, долго драила лестницу, потом, под моим внимательным взглядом, комнату. Собрала альбомы и выпавшие из них фотографии, искоса на меня взглянула, поставила рядком на столе.

Кроме меня, в доме никого не осталось — Ниса убиралась здесь годами, доверяли ей слепо. Официально и я должна была бы уже уехать в город, но в результате провела полночи в обнимку с альбомами, просматривая до рези в глазах бессмысленные надписи на обороте («Ларочке на Новый, 1978 год от Котика»), — и проспала. Лежать, пока вокруг тебя копошится с тряпками человек вдвое тебя старше, казалось неприличным. Кроме того, была у меня в голове одна мыслишка.

— Давайте я вам помогу, Ниса. — Я натянула старую футболку и растянутые спортивные штаны. — Опустошу у всех мусорные корзины, отнесу на кухню чашки с остатками чая. Вещи сложу, да?

И, не дав ей ответить, спустилась по лестнице туда, где этажом ниже жили сестры. В комнате Алекс не чувствовалось запаха духов — она вообще почти не пользовалась парфюмом, а если и душилась, то пахла изысканным мужчиной: мускус, пачули, дорогой табак.

Я заглянула под кровать — Нисе и правда пора бы пройтись тут влажной тряпкой, — открыла платяной шкаф: минимум вещей, из косметики на полке болтался один черный карандаш для глаз, тушь и гель для волос «ультрасильной фиксации». Ни крема, ни даже средства для снятия косметики, одна расческа — явно из какого-то набора для длинных перелетов. Чем она расчесывает свои пару сантиметров волос на голове — пятерней? Ничего не оказалось и в мусорке — в этом, впрочем, они были схожи со старшей сестрой.

У Анны тоже обнаружилась пустая корзина, один парфюм, ожидаемо нежно-цветочный, зато косметичка заполнена до краев: все для создания «эффекта чистого лица без косметики», однако косметики на эту цель требовалось немало. Как это было неинтересно, я раздраженно перебирала флаконы с тональником и жидкими румянами, забралась на