Читать книгу - "Полукровка. Крест обретенный - Андрей Константинов"

Весь перелёт от Афин до Парижа Сергей Эдуардович прометался, словно в бреду, представляя Самсут то купающейся в бриллиантах свалившегося состояния, то лежащей на оцинкованном столе парижского морга, то млеющей в объятиях наглых парижских красавцев. А еще он раз за разом прокручивал в голове разговор с Толяном — вчера вечером, с любезного разрешения господина Дарецана, Габузов наконец-то сумел добраться до телефона и впервые за всё время своего пребывания в европах дозвонился до Питера.

— …Толян, привет. Габузов беспокоит. Помнишь еще такого?

— Серый?! Ты?!! Мать твою!!! Ну, ты и с-скотина!.. Мы ж тебя тут почти похоронили!.. Где ты? Что ты?!!

— Как где? В Греции! Я ведь оставил тебе записку.

— Да пошел ты знаешь куда со своей запиской?!! Я буквально завтра уже собрался Рысь приземлять и начинать его колоть на признанку в убийстве! В твоем, между прочим, убийстве?! У меня, вон, на столе ордер на арест, прокурором завизированный, лежит.

— Ну, извини!

— Да пошел ты!!! Хоть бы эсмээску прислал, свинья ты эдакая!

— Толян, дружище, вот клянусь тебе — до сих пор не было ни единой возможности. Мой мобильник еще в Питере сдох. А зарядное устройство я, как назло, оставил в своем кабинете. Просто не до того было — сам еле ноги унес… Я ведь даже в конторе никого не предупредил о своем отъезде. Небось, они там обыскались меня.

— Обыскались — не то слово. Заявление о твоей пропаже в близлежащий околоток подали уже на следующий день. За подписью директора, но думается, что прежде всего здесь Шверберг подсуетился. Честно говоря, вплоть до этой минуты я был уверен, что он таким нехитрым способом пытался обеспечить себе алиби. Дескать, вместе со всеми скорблю и не теряю надежды. А теперь, выходит, Илья Моисеевич просто-напросто хотел запеленговать твои координаты, прибегнув к услугам оперов из розыскного отдела. Наивный человек, даром что модный адвокат! Насколько мне известно, основные оперативно-розыскные мероприятия завершились исключительно на этапе опечатывания квартиры.

— Чьей квартиры?

— Твоей, чьей же еще. Сразу после твоего убытия… Слушай, а где ты встретился с Рысевым?

— В собственной конторе. Он приехал туда вскоре после нашего с тобой разговора, и все это время, меня дожидаючись, работал легенду «истомившийся клиент Ильи Моисеевича».

— И как же тебе, в такое разе, удалось уйти?

— Закрылся в своем кабинете, а потом свалил через окно.

— Толково придумано. А почему мне не позвонил?

— Пытался, но ты упорно находился вне зоны доступа.

— Точно, было такое дело. Блин, на дворе — двадцатый первый век, а отъедешь от города семьдесят километров на восток, и всё — «глухомань и глухомать». Кстати, о сотовой связи. Уже на следующий день после твоего исчезновения Шверберг, словно бы что-то такое почуяв, поменял сим-карту. Так что отныне в эфире — тишина полная, информации — ноль. Ну, скажем так, почти ноль. Все-таки не прослушкой единой жив опер.

— Толян, ты так и не рассказал, что с квартирой?

— Подломили твою хату, той же ночью. Всё вверх дном перевернули, явно что-то искали. Скорее всего, пакет, который ты на вахте дежурному оставил. Молодец, хоть на это ума хватило.

— Вот гады!

— Сомнению не подлежит. Я, как только узнал, сразу отправил туда своих хлопцев: поводить жалом, поинтересоваться что да как. Так вот старуха из 34-й квартиры…

— Марь Иванна?

— Не помню, наверное. Так вот старуха рассказала, что весь вечер на лестничной площадке крутились двое подозрительных. Ребята показали фотки и одного она уверенно опознала.

— Рысев?

— Он самый. Так что мы уже через пару дней ноги выписали 22 — и за Рысевым, и за Швербергом.