Читать книгу - "Двойная ловушка - Яир Лапид"

– Спасибо, Марко.

– Все в порядке. Я возвращаю старый долг.

Я повел их к машине. Марко выглядел слегка разочарованным, но только до той минуты, пока я не поднял капот. Тогда он принялся поглаживать правое крыло моей «Капри», и я уже забеспокоился, что он никогда не перестанет.

– Не волнуйся, Джош. С этой девочкой мы отправим их искать нас по всему свету.

Мы оставили его и пошли смотреть машину, которую раздобыл мне Жаки. Это была новенькая «БМВ-730» черного цвета.

– Ты уверен, что она не краденая?

– Конечно, краденая. Только не здесь. Посол Западной Германии в Каире все еще надеется ее найти.

После заключения мира с Египтом между нашими странами началась оживленная торговля угнанными автомобилями. В основном поток шел в обратном направлении, из Израиля в Египет, но изредка просачивались машины и с той стороны границы. Мотор довольно заурчал, когда я завел его, и мы двинулись к дому Таля. Его машины на стоянке не было. Мы с Жаки поднялись по лестнице и постучали в дверь. Ответа не последовало. Я отступил на несколько шагов, чтобы вышибить дверь, но Жаки остановил меня жалобным взглядом, вытащил связку отмычек и с третьей попытки открыл замок. Дом был пуст. Мебель, телевизор, стереосистема стояли на своих местах, но вещи повседневного пользования: одежда, обувь, зубные щетки – все исчезло. Семейство ушло в подполье. Я не испытал удивления, только злость. Из квартиры Таля мы поехали в Яффу. Жаки указывал мне дорогу, пока мы не добрались до какого-то на вид заброшенного склада. Я припарковался, и мы вылезли из машины. У дверей Жаки остановился:

– У меня для тебя сюрприз.

– Ненавижу сюрпризы.

10

Жаки с подчеркнутой торжественностью распахнул двери. У стены, связанная толстым резиновым шлангом, лежала Патрисия, мнимая Рина Таль, и крыла нас на чем свет стоит. Судя по богатству словаря, она готовила свою речь как минимум несколько часов.

– Что она здесь делает?

– Ее подружка рассказала мне кое-что любопытное.

Патрисия прохрипела с пола:

– Я ее убью.

Жаки ухмыльнулся:

– Могла бы уже усвоить, что наркоману ни на кого нельзя полагаться. Особенно на другого наркомана.

Он снова повернулся ко мне:

– Сегодня утром ее видели в баре «Жано». Она сидела там, одетая скромно, как монахиня, и кого-то ждала. Ты знаешь это место?

Я знал. Это был маленький вонючий бар, в котором шлюхи последнего разбора дрочили клиентам на диванчике возле уборной. Они зарабатывали такие крохи, что, насколько я слышал, преступный мир их даже не крышевал. Сюда никогда не заглядывали собирающие дань полицейские, а уж они – настоящие трупоеды. Патрисии с ее положением в профессиональной иерархии такая дыра абсолютно не подходила. Я повернулся к ней:

– Это место не из тех, где ты работаешь.

– Зато ты туда ходишь по три раза в неделю.

– Мне еда там нравится.

– А не пошел бы ты…

Жаки прервал нашу, если так можно выразиться, беседу и деловым тоном продолжил:

– Она просидела там пару часов, а потом появился какой-то религиозный парень и передал ей большой конверт. Она полетела прямиком к своему дилеру, но тот все еще в больнице, – он глянул на меня ничего не выражающим взглядом, – и вместо него там ее встретил я. Когда я ее поймал, конверт все еще был при ней.

Он приподнял одну из каменных плиток в полу и извлек большой конверт, набитый долларами.

– Сколько?

– Десять тысяч. Мелкими купюрами. Недостаточно, чтобы выйти на пенсию, зато хватит, чтобы целый месяц быть под кайфом.

Я снова повернулся к ней:

– Мне казалось, ты с ними порвала?

– Да пошел ты…

– Я очень устал. Ты будешь отвечать или мне тебя стукнуть?

– Сладенький, я за свою жизнь повидала больше клиентов с хлыстами и наручниками, чем могу сосчитать. Думаешь, я тебя испугаюсь?

Я наклонился к ней и схватил ее за щеку большим и указательным пальцами. Кожа была прохладной и чуть влажной.

– Жаки, у тебя нож при себе?

– Да.

Это был тайваньский выкидной нож с рукояткой, покрытой фальшивым перламутром, и двадцатисантиметровым лезвием. С сухим щелчком я раскрыл его.

– Или говори, или я немного подправлю тебе черты лица.

Судя по всему, что-то в моих глазах ее напугало, потому что она враз сменила тон на ласково-плаксивый.

– Я не виновата, Джош.

– Меня не интересует, кто виноват. За что он дал тебе денег?

– Я тебе уже говорила. За то, что я заманила тебя в ловушку.

– Десять тысяч долларов?

– Жаки, скажи ему.

– Джош, я тебе говорю.

– Ладно.

– Я клянусь, Джош.

– Ну, если клянешься, это другое дело. Теперь я тебе верю. Что ж ты раньше не поклялась, мы бы сэкономили кучу усилий.

Она смотрела на меня растерянно. По-видимому, ирония была не самой сильной ее стороной. Внезапно меня осенило. Я уперся коленом ей в ребра и поднес нож прямо к щеке, смертельно побелевшей даже под двумя слоями макияжа.

– Он заплатил тебе не за то, что ты сделала. Он заплатил тебе за то, что ты мне соврала. За то, что сказала мне, что это он прислал тебя ко мне и велел нанять меня следить за Талем. Так?

Ее голос перешел в визг:

– Я не виновата!

– Так или нет?

– Так, скотина, так!

Нож царапнул нежную кожу под скулой. Она снова завизжала.

– Кто тебя нанял? Кто велел обратиться ко мне, чтобы я следил за Талем?

– Таль.

Я откинулся назад, а она, извиваясь ужом, попыталась отползти от меня. Ее щека была в крови. Двумя взмахами ножа я перерезал резиновый шланг.

– Проваливай.

У двери она остановилась:

– А что с моими деньгами?

– С какими деньгами?

– Скотина.

– Ты повторяешься.

– Джош, послушай, мне нужны деньги на дозу.

– Жаки, сколько стоит одна порция дури?

– По городу сейчас разошлась крупная партия. За двести зеленых она улетит на седьмое небо.

Я вытащил из конверта две сотенные купюры, смял и бросил ей.

Она нагнулась и, царапнув ногтями о бетон, подобрала деньги с пола. Подняла на нас взгляд, полный страдания, и снова на одно мгновение стала хорошенькой девчонкой из Хайфы. Потом она исчезла.

– Когда-нибудь, – сказал Жаки, – я отправлю эту дурочку на лечение.

– Только не влюбись мне сейчас.

– Ладно.

Я был немного напуган. Нет, не тем, что она мне рассказала, а собой. Я точно знал, что, если бы она не заговорила, я бы ее порезал. Таким я себе совсем не нравился. А может, и нравился. Из унылого оцепенения меня вывел голос Жаки.