Читать книгу - "Скрипка некроманта - Далия Трускиновская"

Маликульмульк знал многие приемы шулеров, иные сам учился исполнять, вот только у него не было в рукаве тесемки и прочих приспособлений, да и уголь был еще горяч. Он откатил свою добычу к стене, где она была бы незаметна.

— Итак, о войне, — сказал выходец с того света. — Это все та же война, которую все мы ведем смолоду, и вы в ней были одним из лучших полководцев. Тогда она звалась войной просвещения с пороками. Разделим эту формулу на две части. Насчет пороков ни у вас, ни у меня сомнения нет. Они губят человечество, их необходимо уничтожать. Я читал ваши «Похвальные речи» — Ермалафиду, науке убивать время, дедушке. Я был в восхищении — сколько остроты и сколько благородной ярости!.. Ваша душа кипела страстью уничтожать пороки — моя также… Но годится ли для сей благой цели просвещение?

— То есть как это — просвещение не годится? — спросил потрясенный Маликульмульк.

— Совершенно не годится, совершенно! Ибо удары его не достигают цели, а само оно плодит все новые и новые пороки! Вот вам умозрительный пример. Человек просвещенный должен познать жизнь и самого себя, а не только загрузить свою бедную голову цитатами из Платона и Аристотеля. Жизнь наша в некоторых своих проявлениях такова, что говорить о них не принято. Но просвещение ведь всюду должно сунуть свой длинный нос! Можете ли вы вообразить книгу, в которой подробно описано, как должно происходить сношение между мужчиной и женщиной? Не французское фривольное безобразие, а научный труд, обязательный для изучения в школах и университетах?

— Боже упаси! — Маликульмульк даже покраснел.

— Отчего же?

— Да ну вас… — ни говорить, ни даже думать об этих материях Маликульмульк не желал. Слишком широка и глубока была пропасть между тем, что испытывала воспарившая душа, и тем, как пыталось соответствовать ее полету тело.

— Вот то-то же! В просвещении много таких сюрпризов. Сделать просвещение своим ремеслом может разве тот, кто собирается благодаря ему набить карман и вовсе не вникает в подлинный смысл своих действий. Взять ту же типографию — человек, обуреваемый идеалами просвещения, напечатает, чего доброго, «Путешествие из Петербурга в Москву»…

— Вы его читали? — удивился Маликульмульк. Судьба опальной книги была печальна — не так уж много экземпляров уцелело.

— Читал. Бездарная вещица. Задумана отменно, исполнена прескверно. А все почему? Потому что автор для идей просвещения не придумал ничего лучше, как пустить в дело слог чуть ли не времен Тредиаковского. Решил, что так оно внушительнее выйдет. А человек без идеалов будет преспокойно печатать французские модные картинки и трактаты по ботанике. Одно для кармана полезно, другое — для разумного просвещения. Хотя без трактата по ботанике прожить можно. Наши добрые поселяне безграмотны, но это не мешает им сеять и жать пшеницу с рожью. От просвещения более вреда, чем пользы, и вы сами это поняли.

— Я?

— Да, Иван Андреич. Потому и махнули рукой на все эти игрушки. Я ведь за вами следил издалека, я все ждал — что же из этого получится? Когда человек со стойкой моралью и верными принципами — такой, как вы! — пускает в ход заведомо негодные средства, чтобы обуздать пороки и насадить всюду добродетель, это обыкновенно плохо кончается. Простите за грубость — сколько раз судьба щелкала вас по носу? Сколько раз говорила вам: не лезь, не трать время, не усердствуй? А все потому, что вы не своим делом занимались. Вам, по вашему-то уму, по вашей благородной душе, иное дело предназначено!

— И какое же? — спросил Маликульмульк, впав в удивительное беспокойство. Ведь прав был выходец с того света! Комедии, журналы, оды — все оказалось не то, все потерпело крах, а Большая Игра — утешение, конечно, спасительное, да только не от хорошей жизни, и уж с моралью ничего общего не имеет.

— Стоять на страже! Да! Стоять на страже! Вы молоды, вы сильны духом! Бросьте вы сражаться со своим прошлым — оно давно на том свете, а вы, слава Богу, на этом! Я ж толковал вам — сам через все это прошел. Я довольно пахал на ниве просвещения и в конце концов ощутил себя неким бессмысленным волом — тащу и тащу эту соху, которая вскрывает пласты земные за моей спиной, а что из этого выйдет — то мне неведомо! И не попрет ли из тех пластов дурь, не попрет ли сатанинское зло?..

— Федор Осипович! — воскликнул Маликульмульк радостно.

— Признали! Слава те Господи, признали!.. А времени-то сколько прошло?! Мы ведь познакомились в восемьдесят восьмом…

— «Утренние часы»! — вспомнил Маликульмульк рахманиновский журнал, с которого все и началось — сперва пописывал для Рахманинова, снабжал его всякими забавными мелочами и переводами, год спустя вместе затеяли «Почту духов».

— Да, да! А я как раз выпустил «Чтение для прекрасного пола»! Весьма просветительское чтение, кстати! Именно тогда, как сейчас помню…

— И «Петр»!..

— Да, «Петр»! Только Голиков меня опередил со своими «Деяниями Петра Великого», его Новиков стал издавать… Что, верно ли, что Голиков скончался?

— Еще весной.

— Царствие небесное. Вот тоже человек жертвой просвещения пал… Дал клятву написать историю Петра — и ничего, кроме того, во всю свою жизнь не ведал, одни архивные бумажонки. А я, старый дурак, для всех трудился, всех светом просвещения озарить желал — да ведь и вы, Иван Андреич, тот же замысел лелеяли?

Маликульмульк покивал — теперь в его мыслях окончательно совместились выходец с того света и деятельный господин из типографии, издавший «Детский месяцеслов», презанятную книгу для общего образования, с историческими, географическими, астрономическими статьями, которую Маликульмульк тщетно искал в Риге для маленьких Голицыных — взамен забытой в Зубриловке. Вспомнил он и журнал Федора Осиповича «Зеркало света», и другой его журнал — «Лекарство от забот», и третий — «Российский Магазин», который издавался совсем недавно… недавно?.. Ох, нет…

Это было еще до бегства из Санкт-Петербурга, задолго до бегства. Это было, когда три друга, казалось, скованные дружеством своим навеки, — господа Крылов, Рахманинов и Клушин, — вздумали, сговорившись с актерами Дмитревским и Плавильщиковым, издавать журнал «Зритель». И Федор Осипович тоже тогда чем-то помогал, вот отчего он застрял в памяти рядом с наборными кассами и типографскими прессами. Это был последний взлет — типографская компания «Крылов со товарищи». Это был наивысший взлет дружбы…

Господи, чего только не было в том «Зрителе»! «Ночи», «Каиб», «Речь, говоренная повесою в собрании дураков»… Предупреждали же добрые люди — угомонись, Ванюша, угомонись! Но как же угомониться, когда сражаешься плечом к плечу с друзьями, братьями? Доигрался — журнал продержался полгода, после чего по личному приказу государыни в типографии был произведен обыск, изъяты рукописи. Но карательных мер не последовало, и Сашка Клушин, первейший друг и брат, сказал: «Хватит дразнить гусей, наше следующее издание давних ошибок повторять не будет, понял ли ты, Жан?» И точно, «Санкт-Петербургский Меркурий» старых ошибок не повторял — он собственных понаделал. Задира Клушин решил, что главный товар на рынке, куда они прорывались, — скандал. И сцепился с Карамзиным и его «Московским Журналом», а это было опасно — сам-то Карамзин исполнен достоинства, он в склоку не полез, а вот поклонники его и последователи сгубили «Меркурия» очень просто — отказались его покупать.