Читать книгу - "Скрипка некроманта - Далия Трускиновская"

— Спросит, конечно, не сомневайся! Он должен будет спросить! Не может же он открыто признать, что скрипки, которые он дает талантливым детям, выпивают из них жизнь.

— Хотела бы я знать, есть ли у старика бумага о том, что маркиз подарил Никколо скрипку. Мне кажется, когда речь идет о таких дорогих вещах, должны быть какие-то документы… — задумчиво сказала Аннунциата. — Если скрипка — собственность Никколо, то какое право имеет этот зловредный колдун задавать всякие вопросы?

— Такой бумаги у старого мошенника нет! И знаешь ли, почему?..

Тут Теодор Пауль, снявший с полки бутылочку с готовой микстурой, выставил ее перед дамами.

— Если угодно, я предложу дамам горячий кофей, — сказал он. — Сегодня прохладное утро, вам будет полезно согреться. А пока вы изволите пить кофей, я приготовлю другое средство.

— Да, конечно! — воскликнула Аннунциата.

— Постой, Теодор Пауль! — окликнул Маликульмульк ученика, собравшегося идти в задние помещения аптеки. — Скоро ли будут герр Гриндель и герр Паррот?

— Да они уже в лаборатории. На сей раз исследуют соленую морковку! — весело ответил Теодор Пауль. — Ступайте поглядите. Я впервые видел, как морковке ставят клистир! Ох…

Покраснев, он выскочил из помещения. Но итальянки не прислушивались. Они вернулись к спору о времени отъезда. Маликульмульк, делая вид, будто не слышит и не понимает, разворачивал гостинцы.

— Если мы немедленно отсюда не уберемся, старый дурак Баретти совсем сопьется. Я не думала, что от здешнего пива можно дойти до свинского состояния! — восклицала Дораличе. — Он пропьет все, что заработал, и опять по меньшей мере две недели будет ни на что не годен. И где прикажешь искать другого скрипача в этой Лапландии?

— Я не подозревала, что он такой отчаянный пьянчуга, — сказала Аннунциата. — Этот город плохо на него действует.

— Нет, не только город, хотя от здешнего холода я сама скоро буду лечиться крепкими ликерами. Его снабжает бутылками старый черт Манчини — у них, видите ли, вдруг зародилась дружба до гроба! Не удивлюсь, если тогда, в замке, этот шлюхин сын передал ему флягу тайком от нас; он знал, что за такие фокусы я надаю ему оплеух, и плевать мне на его возраст!

— Но они все четверо как-то умудрились напиться.

— Помяни мое слово, там не обошлось без Манчини. Это не маркиз ди Негри, это он сам — какой-то злой дух и высасывает жизнь из мальчика, а из наших музыкантов — последние остатки их вшивого разума!

Дверь, ведущая в задние комнаты, отворилась, на пороге явился Давид Иероним с самой счастливой физиономией.

— Добро пожаловать, любезный друг! Счастливого нового года! — обратился он к Маликульмульку. — И вам также, почтенные дамы. Сейчас Карл Готлиб принесет кофей, а Теодор Пауль составит лекарство.

— Благодарю, — ответила по-немецки Аннунциата и скинула с головы шаль. — Скажите, часто ли здесь бывает, что человек пьет пиво… от пива приходит в свинское состояние, и надолго?..

Гриндель сообразил, о чем речь.

— Мне известен только один случай, когда рижское пиво стало причиной большой беды, — сказал он. — Обычно оно способствует здоровью — посмотрите на наших дам, какие они пышные и румяные. Да, только один, и тот — совершенно мистический.

— Наконец-то вы заговорили про мистику, — заметил Маликульмульк. — А я думал, вам, как химику, даже и думать о ней грешно.

— Это особая мистика, очень полезная всякому, кто хочет развлечь дам. Я не слишком быстро говорю по-немецки? — спросил Давид Иероним. — Тогда извольте слушать. Если вы с Ратушной площади пройдете мимо Петровской церкви, то выйдете к Иоанновской церкви, они стоят напротив друг друга, и их разделяет лишь узкий ряд домов. Вы представили себе, где это?

— Да, — ответила за двоих Дораличе, еще сильно недовольная.

— Сказывают, шесть сотен лет назад завелась такая мода — людей в церковные и монастырские стены замуровывать. Причем находились волонтеры — сами желали себе такой смерти…

Итальянки, содрогнувшись, перекрестились.

— Раньше на месте Иоанновской церкви или чуть в сторонке был монастырь, который несколько раз пострадал от пожаров. И вот один монах вызвался быть замурованным, чтобы в посмертном своем бытии отгонять от монастыря огонь. Как не уважить столь полезной для всех просьбы! Несколько столетий монах исправно выбирался из стены и каждую ночь совершал обход храма. Те, кто видел его, доносили, что нравом он тих, спокоен и безмолвен. Но, видать, однажды он повстречался с привидением-новобранцем, которое сохранило от своей земной жизни бочонок пива. Пиво, надо полагать, тоже сделалось призрачным. И наш монах впервые после долгого воздержания его попробовал.

— Воображаю! — воскликнул Маликульмульк.

— Вот именно! Наш монашек очень скоро превратился в пьянчужку. Бочонок, наверно, был неиссякаемый. Кстати, куда девалось второе привидение, никто не знает. Видимо, страж монастыря бочонок у него отнял, а самого изгнал. И вот однажды в Рождественскую ночь монах напился до того состояния, когда сам черт не брат. Он спутал стены и стал слоняться у Петровской церкви, приставая к подгулявшей публике и рассказывая ей всякие непристойности. Наутро он осознал, что натворил, и, сгорая от стыда, исчез. И далее есть две равно занятные версии. Первая — он сидит где-то в подвалах, в обнимку со своим бочонком, и с горя пьет без просыпу, потому и не является более людям. Вторая — он отрекся от спиртного и сам на себя наложил кару — заключение с правом покидать темницу лишь раз в год, в Рождественскую ночь. Тогда он вылетает, бродит у Петровской церкви, где согрешил, и просит у людей прощения за свои непристойности. Но поскольку не все понимают, о чем речь, он, каясь в грехах, эти непристойности заново повторяет… Чем не идея для зингшпиля?

Маликульмульк рассмеялся, а певицы медлили — похоже, Давид Иероним употребил какие-то неизвестные им слова. Тогда Маликульмульк повторил последнюю часть истории и помедленнее, и попроще. Засмеялась Дораличе, слушавшая с большим вниманием. Аннунциата молчала и глядела в сторону. Маликульмульк повернул голову и увидел, что дверь, ведущая в задние комнаты, открыта, а на пороге стоит Паррот и тоже молчит.

— Счастливого нового года, любезный друг! — громко сказал ему Маликульмульк, чтобы покончить с тяжелой и какой-то двусмысленной тишиной. — Я принес гостинцы для ваших мальчиков. Княгинин повар прекрасно печет сладкие пирожки. Жаль, что наутро уже не осталось больших воздушных пирогов.

— Благодарю, — сказал Паррот. — Мальчики сейчас у родственников; когда я уходил, они еще спали. Праздники окончены, завтра мы возвращаемся в Дерпт. Простите, я должен следить за ходом опыта. Мое почтение, сударыни.

Дверь захлопнулась.

Маликульмульк посмотрел на Давида Иеронима, словно спрашивая: какая муха укусила Паррота? Но химик и сам был ошарашен.

— Что за опыт? — тихо спросил он и устремился вслед за другом. Маликульмульк остался с итальянками.