Читать книгу - "Боулинг-79 - Анна и Сергей Литвиновы"

Врачами в стройотрядах работали обычно медики-старшекурсники из Первого, Второго и даже Третьего меда.

В Хакасии, Астрахани или в Москве врач при отряде был, в общем-то, нужен: он следил за санитарным состоянием в пищеблоке и отхожих местах, оказывал первую помощь при травмах и ушибах, пользовал бойцов таблетками от головы и живота.

Однако медицинская должность в ССО[7]являлась, конечно же, синекурой. Студенческие эскулапы вечно ходили опухшими от сна и тайного пьянства.

А уж в европейской, цивилизованной стране свой Гиппократ был, на взгляд Вовки, излишней роскошью. Что ему, спрашивается, делать в ГДР, где уровень медицины, говорят, даже превысил советский?

Однако не Володей правило заведено – не ему его и отменять. Но в случае «Дрездена-79» беда заключалась в том, что на должность эскулапа прислали из Первого меда – не иначе, чей-то родственничек! – до крайности противного парнишку. Он был важный, нескладно длинноногий и длиннорукий, с противным голосом. Звали его Эдиком.

Володька прокачал его в разговоре – медик при тесном контакте показался ему еще неприятней, чем с первого взгляда. Надменный, неразговорчивый, брюзгливый.

Володька между делом сказал Эдику после одного из собраний:

– Ну, ты же понимаешь, врачу в Дрездене обычно делать нечего – поэтому будешь работать как все.

Тот прямо взвился, аж подпрыгнул:

– Я?! Работать?! Я – врач! Будущий хирург!

– Все врачи в Дрездене работают, – миролюбиво заметил Володя. Но потом не смог удержаться от сарказма: – И будущие хирурги, и будущие дерьматологи.

– Работать? – скривил тонкие губы Эдик. – Ты что, хочешь сказать, что я буду махать кайлом?

– Не кайлом, а лопатой.

– Извини, старичок, повторяю еще раз: я – врач.

– Но ты же собираешься получать деньги наравне со всеми, – попытался призвать к гражданской сознательности Эдика Володька. – Разве это справедливо, если все будут работать, а ты – нет?

– Персидские визири платили своим врачам не тогда, когда болели, а когда были здоровы, – отрезал будущий Гиппократ. – И правильно делали.

Володя не нашелся, что ответить. Взаимопонимания, ни полного, ни частичного, высоким договаривающимся сторонам достичь не удалось.

При случае Володя поделился своей неприязнью к врачу с командиром отряда. Говорил в очень осторожных выражениях (а вдруг медик на самом деле является креатурой начальника?)

Командир выразительно развел руками и не менее выразительно пожал плечами.

– Что я могу сделать?!

– Н-да, – словно про себя пробормотал Володька, – лучше никакого врача, чем такой…

– Да нет, – буркнул командир, – лучше нормальный врач, чем такой…

Володя счел разговор с командиром неофициальной санкцией действовать.

И как раз после того как закончилось собеседование в институтском КМО и бойцы гужевались в коридоре и курилке, он подошел к Эдику. В дружеской манере обнял за плечи. Молвил:

– Есть идея: познакомиться поближе. Все-таки нам с тобой шесть недель вместе работать.

– Какие будут предложения? – высокомерно отозвался эскулап.

– А сходим вместе пивка дербалызнем.

– Когда?

– Прямо сейчас. Я угощаю. Медик пожал плечами.

– Пошли.

Володя отвел юного Гиппократа в близлежащий пивбар на Солдатской улице – в просторечии «на Солдатку».

По дороге говорили о хоккее.

Когда пришли в заведение, Эдик брезгливо осмотрел залитые пивом столы, за которыми в дымовой завесе принимали дозы легкого алкоголя студенты, бичи, работяги, интеллигенты.

«Можно подумать, – зло промелькнуло у Володьки, – он пиво пьет только в баре «Жигули» на Калининском».

От халявного пива, да с блюдом креветок, начинающий лекарь, однако, не отказался – только тщательно протер кромку своей кружки носовым платком.

– Ну, будем, – чокнулся с ним Володька и залпом, секунд за десять, влил в себя пол-литра пива.

Вообще-то его личный рекорд составлял восемь секунд – но и десять впечатляло.

Эскулап был задет такой скоростью поглощения напитка, хотя вида не подал. Пример оказался заразительным.

Эдик невольно стал гнаться за комиссаром и довольно быстро одолел первую кружку. Глазки его поплыли.

«А он совсем не мастак пить», – с удовлетворением подумал Володька.

Умение пить считалось тогда одним из важнейших качеств мужчины. Оно требовалось и для уважения окружающих, и для самоуважения, и для успешной советской карьеры. Эдик испытания пивом, даром, что весьма разбавленным, кажется, не выдерживал. Надежды Володьки оправдывались.

Вторым определяющим фактором его плана было то, что здесь, на Солдатке, толклось много студентов, а его самого на факультете и в институте многие уже знали.

Вот и сейчас, не успели они с Эдиком выпить по второй, к их столику подошло трое общежитских полубичей – они уже четвертый год балансировали на грани отчисления и проводили время в загулах разной степени длительности. Все звали их по кличкам: Бонифаций, Феликс и Константа – а какие были их настоящие имена, пипл уже даже и позабыл.

– Привет, Володька! – заорали они и стали обниматься.

Причина их горячей любви к Володьке, с которым они были лишь шапочно знакомы, оказалась простой, как креветка. Троица собиралась сесть, как это тогда называлось, приятелю на хвост. Полудеклассированные элементы не догадывались, что их появление сейчас очень на руку Володе, а уж деньги, чтобы заплатить за них, у него после находки кошелька в «Зарядье» водились.

Он познакомил студентов-люмпенов с Эдиком, а потом молвил:

– У нас с Эдуардом сегодня праздник. Нас в Дрезден взяли. Поэтому я угощаю.

– Давай-давай! – радостно заорала троица пивных братьев.

– Да по одной кружке не носи, бери сразу по три на рыло!

– Чтоб два раза не бегать.

– Пятнадцать сможешь донести?

– Хочешь, я тебе помогу, а то не дотаранишь?

Володька вместе с Бонифацием, вызвавшимся помочь, сходил к разливалыцице (то была еще одна яркая представительница племени советских теток – с золотыми зубами, ушами и пальцами). Через пару минут на столе уже громоздилась куча кружек пива – плюс огромное, на два кило, блюдо вареных креветок.

А дальше заклубился дым коромыслом. Бонифаций принялся декламировать стихи Есенина, Константа завис над кроссвордом, Феликс, узнав, что Эдик студент медицинского, стал описывать ему симптомы своей загадочной болезни – с демонстрацией болевых точек прямо на теле, с расстегиванием куртки и задиранием рубашки.