Читать книгу - "Тайна старого морга - Найо Марш"

Аллейн сокрушенно покачал головой:

– В таком случае, надо думать, вы не горите желанием сидеть в транспортном отделе взаперти вместе со всеми остальными?

– Не особенно, сэр. Однако у меня есть еще одна насущная проблема.

– Более насущная, чем посещение морга?

– Мне нужно обойти палаты. Есть несколько пациентов, к которым я захожу в ночные часы, – они испытывают сильную боль и плохо спят. Иногда помогает просто выслушать их по-дружески.

– Ага, так вы доктор, примеряющий на себя роль отца-исповедника?

– Если это помогает, почему нет? Я хочу помочь.

– Не сомневаюсь.

– Обычно в это время мы проверяем и ночных сиделок, чтобы убедиться, что все в порядке. Не дело, чтобы они что-то заподозрили, не так ли?

Аллейн потер нос.

– Да, вы правы. Хорошая мысль. Хотя я опасаюсь, что кот может выскочить из мешка еще до рассвета. Ладно, возьмите с собой на обход сержанта Бикса и, как только закончите, отправляйтесь в морг. Я знаю, – добавил он, когда Хьюз вновь начал отнекиваться, – что прошу вас взяться за чрезвычайно неприятную задачу, которая может подкосить любую подругу главной сестры, не говоря уж о молодом человеке, якобы состоявшем с ней в доверительных отношениях. Но я нуждаюсь в вашей помощи. Учитывая то, что вы мне рассказали – а вернее, то, чего не сказали, – думаю, вам более чем хотелось бы найти какой-то способ расположить меня к себе. Я прав?

Инспектор с удовлетворением услышал от Хьюза достаточно решительное:

– Конечно, сэр.

– Вот и прекрасно. Тогда найдите меня, когда у вас появится что сообщить. Регистратуру я превращу в кабинет для допросов и, вероятнее всего, буду там.

Глава 16

В отсутствие инспектора и доктора Бикс разбудил мистера Сидни Брауна и отправил одного из своих доверенных людей сопроводить сонного молодого человека в регистратуру. Когда Аллейн нашел их там, солдат терпеливо ждал. Сидни Браун сидел рядом, сгорбившись над подушкой, которую по-прежнему держал в руках: голова свесилась, локти опираются на худые колени – идеально поставленная сцена упадка сил и уныния.

Аллейн тихо перекинулся парой слов с бойцом и поблагодарил его за службу, отчего тот улыбнулся одновременно застенчиво и гордо. Солдат захромал прочь – по неровной походке было понятно, почему он служит дома, а не за океаном. Инспектор некоторое время стоял в дверях и смотрел парню вслед со своеобразным выражением на лице. Затем покачал головой, расправил плечи и вернулся в маленький офис.

Сидни Браун отвечал инспектору так же односложно, как и Саре Уорн по дороге в больницу. Аллейн выразил соболезнования, Сидни промычал: «Угу». Аллейн спросил, издалека ли он приехал. Сидни пробормотал: «Не-а». Инспектор вздохнул и нахмурился. В поведении молодого человека чувствовалось что-то странное, не совсем уместное. Пускай Сидни явно старается держаться в немногословной манере новозеландского рабочего класса, с учетом недавней смерти его дедушки Аллейн ожидал какого-либо проявления печали или огорчения.

– Послушайте, Сидни, мне не хотелось бы, чтобы это прозвучало так бесцеремонно, как, без сомнения, прозвучит, но вы с дедушкой были близки?

Сухие губы Сидни изогнулись в чем-то похожем на усмешку, темные глаза затуманились еще больше, и он пробормотал:

– Нет, вы знаете, нет. Это не про нас.

После изнурительного допроса Аллейн выяснил все самые незначительные подробности о жизни молодого человека. Его отец и дед поссорились много лет назад – именно поэтому Сидни едва знал старого мистера Брауна. Сидни, в свою очередь, поругался с собственным отцом. «Жестокий ублюдок, не видел его с четырнадцати лет, как школу окончил».

Хотя Сидни записался в армию сразу, как только достиг подходящего возраста, всего через девять месяцев он оказался уволен по инвалидности – его подстрелил один из сослуживцев во время учений. Ему удалили больше половины легкого и, учитывая натянутые отношения с отцом и то, что парню больше некуда идти, отправили на ферму к деду – восстанавливать силы. «Не то чтобы мне там обрадовались – старику некогда было со мной возиться. Он просто хотел, чтобы я поправился и работал на ферме».

– Должно быть, вам пришлось нелегко.

– Нелегко? Чертовски трудно, я бы сказал. Причем всю дорогу. Начнем с того, что в меня вообще не должны были попасть. Наш старший сержант ошалел от пополнения, раздавал оружие налево и направо толпе городских оболтусов, большинство из которых никогда не держали винтовки и с трудом могли отличить ствол от приклада. Некоторые из нас, парни вроде меня, кое-что соображали, но нет, начальство всегда думает, что ему виднее. Нас гоняли туда-сюда, и никто не слушал, что мы говорим. А потом отправили на это идиотское упражнение. Следующее, что помню, – я лежу на спине и не могу даже вдохнуть, чтобы позвать на помощь. Три месяца провалялся в госпитале, где меня тыкали и понукали, как призовую корову, а после меня ждал долгий путь домой – хотя меньше всего на свете, черт побери, я хотел бы стать самоуверенным засранцем вроде отца или заядлым овцеводом вроде деда. Фермерство – это не жизнь, если на тебя некому батрачить и ты не впитывал все это из поколения в поколение. Это тяжело изо дня в день, и за это никакой благодарности. Раньше фермеров называли опорой страны, но теперь… – Сидни помолчал, переводя дыхание, и конец фразы прозвучал как вздох: – Эх, да что толку… Я просто надеялся, что война сможет стать для меня выходом – путем к чему-то лучшему.

– Сочувствую, – тихо проговорил Аллейн. Ему было интересно, что еще скажет молодой человек.

– Не нуждаюсь я в вашем сочувствии! – прорычал Сидни в ответ, ударив кулаком по подушке. – И от них мне тоже ничего не надо!

– От них? – переспросил Аллейн.

– От всех этих важных шишек, боссов, начальства. Взять, к примеру, тех, кто сидит в парламенте. Они подлизываются к старой доброй Англии и все глубже втягивают нас в войну – будто мы недостаточно выложились в прошлой! Никто из них не соображает, что делает, увозя наших парней за моря и отправляя вместо них телеграммы их родным. Большинство относится к этому слишком легко – сами-то они не воюют на передовой, верно? Но со спокойным сердцем отсылают нас делать это за них. Их никогда не волновала судьба рабочего класса нашей страны, мы для них просто пушечное мясо – всегда им были и всегда будем.

На этом у Сидни Брауна закончились слова. На прочие вопросы Аллейна о суете в кабинете главной сестры и поблизости он лишь покачивал головой, пожимал плечами и упорно повторял, что он тогда