Читать книгу - "Не плачь, Рапунцель! - Елена Ивановна Логунова"

– Вот, полюбуйтесь! – Ирка прижалась спиной к стене и плавно повела рукой.

Я не сразу разглядела, на что она указывает. В малогабаритной кухне было настежь распахнуто окно, в воздухе спятившими мотыльками кружились крупные снежинки, белые хлопья долетали до середины коридора. Я смахнула пару «бабочек», угодивших мне в глаза, и старательно проморгалась.

На стуле у окна, открытая створка которого вольно раскачивалась над столом, помещался в неуютной позе кривобокий снеговик в пестрой бандане.

Судя по тому, что он сидел неподвижно, никакого неудобства пребывание на ледяном ветру под быстро увеличивающимся слоем снега ему не доставляло.

За моей спиной громко ахнул Архипов.

– Это наш Бабкин? – со вздохом спросила я.

– Был, – лаконично ответила подруга.

Вадик нервно хохотнул и хлопнул в ладоши:

– Поздравляю тебя, Ирочка, теперь и ты будешь подозреваемой!

А я вытащила из кармана мобильный и позвонила участковому.

Архипов все-таки заселился в квартиру, хотя никакого смысла в наблюдении за Бабкиным уже не было – теперь за ним на том свете присмотрят.

В триста пятнадцатой коллеги Чайковского коротко опросили нас с Вадиком, и туда же после более продолжительной беседы из роковой квартиры на девятом этаже вернулась Ирка.

– Хорошо еще, что мы ничего там не трогали, – сказал Архипов, заварив всем чай из скудных хозяйских запасов.

О приготовлении идеальной заварки в подходящем чайничке и речи не было – Вадик просто плюхнул по пакетику в щербатые кружки с кипятком. Перфекционизм спасовал перед обстоятельствами.

– Мы не входили в кухню, не касались тела. – Ирка кивнула так глубоко, что едва не обмакнула локон в неправильный чай. – Но у меня все-таки спросили про алиби. Где, мол, была с девяти до одиннадцати утра. А я в дороге была. Сначала по улицам шла, потом ехала с Горьковской в метро…

– В метро есть камеры, – успокоила ее я. – А у полиции и службы безопасности метрополитена имеется специальная система распознавания лиц. При мне как-то из вагона вывели женщину, сказали – на вас программа сработала, пройдемте, разберемся. Если камеры покажут, что ты была в метро, считай, у тебя есть алиби. Так что выше нос!

– Не вижу поводов для радости, – огрызнулась подруга. – Ситуация на редкость дурацкая. Как сыщики мы провалились. И сами подставились под обвинение в убийстве, и своего единственного подозреваемого потеряли!

– Не драматизируй. – Я поморщилась. – Об обвинении пока речи нет. А что до подозреваемых, то Бабкин был у нас не последний. – Я вспомнила, что не рассказала компаньонам о шифровке от нашего творческого узбека. Вот и пригодилась «заначка»! – Шерзод прислал записку, думаю, в ней номер телефона Миши, помощника покойного Графыча.

– И ты молчала! – возмутилась Ирка.

– Прости, забыла, – повинилась я. – У нас же Бабкин был в приоритете.

Подруга нетерпеливо пощелкала пальцами, явно требуя выдать ей пресловутый номер. Я положила перед ней свой мобильный, открыв в нем нужное фото. Глядя на экран, Ирка ловко набрала цифры на своем смартфоне, в финале арпеджио ткнула в значок громкой связи и притиснула трубку к уху.

– Алло, говорите, – после пары гудков отозвался деловитый голос без всякого намека на акцент, притом женский.

Ирка отлепила телефон от уха и посмотрела на него с недоумением.

– Здравствуйте, можно Мишу услышать? – подавшись к трубке, спросила я.

– Зачем вам Мишу? Я за него. Говорите, что нужно. Цемент, штукатурка, шпаклевка?

Ирка растерялась, ткнула в красный кружок, обрывая связь, и сказала мне с претензией:

– Это вовсе не Миша!

– Значит, Мишина подруга, – не стушевалась я. – Или мать, сестра, младшая любимая жена Гюльчатай. Она же не сказала «не знаю никакого Мишу», а заявила «я за него». И упомянула стройматериалы, которые логично воспринимаются в одном контексте с узбекскими гастарбайтерами.

– Дай-ка мне. – Архипов развернул к себе мой мобильный, глядя на него, набрал сфотографированный номер на своем аппарате, дождался отклика и бодро соврал: – Шпаклевка интересует, здрасьте. У вас какая, сколько и почем?

– Есть полимерная суперфинишная, два мешка по восемнадцать кило, и гипсовая универсальная, расфасовка по двадцать пять кило, примерно полмешка, – доложила дама. – Цена, как обещано, на тридцать процентов ниже, чем в магазине. Берете?

– Возьму полмешка, если не подмоченная, но сразу предупреждаю, потребую провести контрольное взвешивание. А то знаю я ваши «полмешка», по факту вес будет не двенадцать пятьсот, а меньше.

– Перевешивайте, если охота. – Дама фыркнула. – Но цена минус тридцать процентов действительна только сегодня и при условии самовывоза. Заберете до восемнадцати часов?

– Диктуйте адрес. – Архипов метнулся в прихожую, вернулся с верным блокнотом и ручкой, удерживая мобильник между плечом и подбородком. – Угу… угу… Ориентир дайте!

– Через дорогу шиномонтаж.

– Найду.

– Жду. Оплата налом или переводом на телефон.

– Договорились.

Вадик выключил связь, положил свой мобильник рядом с моим и Иркиным, аккуратно вывел в блокноте, озвучивая адрес:

– Бульвар Менделеева, восемь, квартира сто тринадцать, – и пристукнул по столешницу ручкой. – Там и найдем мы этого Мишу!

– И еще полмешка штукатурки, – язвительно напомнила Ирка.

– Тридцать процентов – отличная скидка!

Я кашлянула.

– Но штукатурка – только повод. – Гений экономии опомнился. – Так что, поедем на Менделеева? Сейчас или попозже?

– Позже, – подумав, рассудила я. – Гастарбайтеры работают допоздна, домой только ночевать приходят. Если мы явимся до весемнадцати, как условлено, самого Мишу не застанем, только эту его мадам.

– Мне в девять вечера нужно быть дома, – заныла Ирка. – У меня кот…

– Ни разу в жизни не кормленный, я знаю, – договорила я. – Мы с Вадиком можем наведаться к Мише сами, потом тебе все расскажем.

– Даже не знаю… – заколебалась подруга.

В прихожей хлопнула дверь, по символическому коридору к кухне протопали уверенные шаги.

– Ну, что, представители неравнодушной общественности? Это вы удачно туда заглянули! – Чайковский кивнул на потолок и рухнул на кухонный диванчик, отозвавшийся мучительным стоном. – Вот только зря наплели, будто ошиблись квартирой и этажом – все-таки топографический кретинизм обычно не имеет характера массового заболевания.

– В чем удача-то? – хмуро спросила Ирка, проигнорировав поставленный нам всем нелестный диагноз.

– Как же? Если все так, как выглядит, считай, закрыли дело.

– А как оно выглядит? – уцепилась я.

– Дадите чаю? С утра без маковой росинки…

Я придвинула к участковому свою нетронутую кружку.

– Вот спасибо! – Чайковский с удовольствием приложился к чаю, даже не вынув пакетик и ложечку. – Как справедливо говорится, вскрытие покажет, но выглядит все чистым самоубийством.

– Да ладно? – не поверила Ирка. – Что, Бабкин заморозил себя до смерти?

– Вас смутило распахнутое окно? Похоже, наш суицидник открыл его, чтобы не было шокирующих запахов. Знал, что сфинктеры заднего прохода и мочеиспускательного канала неизбежно разожмутся, после чего все содержимое кишечника и мочевого пузыря окажется вне тела, и позаботился о комфорте