Читать книгу - "Книга воздуха и теней - Майкл Грубер"

Третьей была — точнее, есть — Дейдра, его редактор из «Патнема». Упругая, как кеврал,[25]она вечно стремится к совершенству. И сейчас (мы снова в автомобиле, возвращаемся после ланча) она стала основным пунктом жалоб Микки. Модная Дейдра желает получить все по максимуму, и если у нее неправильный холодильник, если ее пригласили на неправильную вечеринку, если она появилась в неправильном клубе, если имеет неправильный дом — для нее это равносильно социальному раку. А теперь она желает произвести на свет правильного ребенка, чему Микки всячески препятствует, поскольку у него их уже трое. Он рассказал мне длинный анекдот о…

Знаете, я забыл о чем. О кафеле? О каком-то немецком приспособлении? О стратегии концепции? Впрочем, не важно. Суть в том, что Дейдра — как и первая жена, и первый комплект детей, и мальчик от Мэрилин (Джейсон) со всеми его спецшколами и счетами от психиатров — стоит ему кучи денег, а из-за ситуации на фондовом рынке и слишком большого количества наследников состояния, нажитого на заглушках, он весьма стеснен в средствах. Правда, когда я предложил ему взаймы, он в ответ расхохотался: ха-ха, дела еще не настолько плохи.

Подобные жалобы — неотъемлемая часть нашей дружбы. Полагаю, и от меня он выслушал немало, хотя я женат лишь один раз. Что касается жен Микки, есть одна своеобразная деталь: так вышло, что я переспал с каждой из трех. Правда, тогда они не были замужем за Микки, иначе я никогда не сделал бы этого.

С Луизой я был один-единственный раз, днем, примерно за две недели до того, как она вышла замуж. Она сказала, что любит Микки и хочет иметь от него детей, однако ей невыносима мысль о том, что секс с другим мужчиной теперь станет невозможен. Она добавила, что всегда тайком поглядывала на меня (ее собственные слова) и хочет попробовать, на что это похоже, прежде чем ворота захлопнутся. Она оказалась довольно нервной любовницей. Я понял, что Микки не довел до конца даже вступительный любовный курс, в то время как мисс Полански посвятила меня во все академические тонкости. Потом Луиза никогда не напоминала мне о случившемся и не проявляла желания повторить. Не думаю, что она проболталась Микки даже после того, как он сблизился с Мэрилин.

С этой я встретился на каком-то литературном коктейле, куда меня пригласил один из клиентов примерно за полгода до того, как Микки запал на нее. Мэрилин разглагольствовала о «фашистах» на своем факультете, и я высказал весьма мягкий комментарий относительно технического значения этого слова и предположил, что не стоит употреблять его в широком переносном смысле. Это не слишком осмотрительно — а вдруг история повторится? Что весьма вероятно, ведь эта философия, очевидно, имеет привлекательные стороны. Она рассмеялась в ответ; по ее понятиям, «фашистом» называют человека, к которому питают антипатию, и все фашисты реагируют на обвинение одинаково — отрицают его. Никто, за исключением безмозглых провинциалов где-нибудь в Индиане или Айдахо, никогда не признается, что на самом деле поддерживает фашизм.

По понятным причинам я прочел много исторических документов и литературных произведений, освещающих эту философию, и, будучи в легком подпитии, выдал ей немалую дозу. Вряд ли она когда-либо слышала связные аргументы, основанные на совершенно ином подходе к проблеме. Например, мнение о том, что сексуальное и расовое притеснение заложено в природе человека и стыдиться или подавлять его так же абсурдно, как стыдиться секса; что абсолютная власть, дающая возможность размалывать в порошок врагов, восхитительна, и этого тоже не следует стыдиться; что демократия жалка и ничтожна; что высший экстаз — подчинить себе волю другого; что война способствовала оздоровлению государства…

Когда я закончил, она заявила, что никто не верит в подобное дерьмо. Я возразил, что исторически в него верили множество людей, а фактически лишь несколько десятилетий назад такие теории были очень популярны среди тех, кто был ничуть не глупее ее, включая Мартина Хайдеггера и моего деда, служившего в Ваффен-СС. Она подумала, что это шутка, а я заверил ее, что совершенно серьезен, и пригласил к себе посмотреть коллекцию нацистских сувениров, доставшихся мне по наследству; я не сомневался, что такого приглашения она в жизни не получала. Она согласилась, я продемонстрировал ей эти вещи и рассказал свою историю.

Мои откровения произвели на нее извращенное возбуждающее действие (полагаю, это было воспроизведением известного сюжета Сильвии Плат),[26]хотя отнюдь не всякая женщина захочет заниматься со мной любовью, а я на самом деле никакой не фашист. Она же действительно желала, так сказать, чтоб ей двинули сапогом в лицо — в форме жесткого секса и прочего в этом роде. Меня эти вещи не интересовали, но я чувствовал, что обязан вести себя как джентльмен, если можно так выразиться. Во время оргазма она грязно ругалась — что тоже мне не нравится, и больше я не звонил ей. Мы не виделись, пока Микки позднее не пригласил меня выпить и познакомиться с его новой пассией. Мы оба сделали вид, что никогда прежде не встречались.

Дейдра издает одного моего клиента. Мы встретились у меня в офисе; дело касалось имен героев книги — они впервые появились в другом, ранее опубликованном произведении, написанном совместно с другим человеком и защищенном авторскими правами. Мы обменялись взглядами. Дейдра была одета в блестящую блузку с двумя расстегнутыми верхними пуговицами и обтягивающие брюки. Когда она наклонилась, чтобы достать что-то из своего портфеля, я с восхищением посмотрел на ее зад, стройные ноги и четко очерченное пространство между ними шириной с колоду карт. Она одарила меня еще одним взглядом. В общем, вроде серии из «Секса в большом городе» — я позвонил ей, и дальше как обычно. Она оказалась одной из тех женщин, которые любят, чтобы сначала их хорошенько «насадили на кол», а потом они мастурбируют. Жира у нее практически не было, и от трения на моем лобке остался весьма чувствительный синяк. При этом она пела соловьем, а мне такое нравится — женщина издавала серии мелодичных звуков, когда достигала пика. Мы встречались несколько раз около пяти лет назад. Потом я позвонил, а она оказалась занята, я снова позвонил, и опять то же самое — и на этом все кончилось. Я не сожалел о нашем разрыве. Думаю, она сочла меня немного старомодным, а я счел ее немного поверхностной. Когда мы встретились с ней незадолго до ее свадьбы с Микки, она также сделала вид, будто незнакома со мной. Возможно, она действительно забыла о наших маленьких заурядных развлечениях.

Сейчас меня угнетают эти воспоминания. Я снизошел до них, чтобы заложить фундамент для развития сюжета — для разговора о том, как меня терзала все возрастающая тоска по эротическому. Дейдра обладала сексуальностью, но не эротикой; в ней отсутствовала глубина. Ингрид эротична, хотя между нами всегда существует определенная дистанция; полагаю, именно по этой причине я и езжу к ней. Людям искусства, по моим наблюдениям, такое часто присуще, словно это часть их работы. Моя бывшая жена Амалия — самая эротичная женщина, какую я когда-либо знал. Жизнь кипит в ней, и все, с чем она соприкасается, становится прекрасным. Кроме меня.