Читать книгу - "Тридцать три несчастья - Марина Константинова"

Гаврилова мастерски выстрелила пробкой, и бывшие подружки выпили.

— Слушай, это самое, а чего ты тут делаешь? — вдруг дошло до Гавриловой.

— Ну, как сказать… Родственницу подменяю… Понимаешь, она заболела, боится, что место уплывет, — вдохновенно врала Любанька. — А вообще-то, занимаюсь семьей, сына воспитываю…

— Растет пацанчик-то? Сколько ему уже?

— Семь исполнилось.

Выпили за Коляна.

— Знаешь, а я ведь уже второй! — растянулась на складном стульчике Танька. — И ВГИК закончила, правда, заочно, но зато теперь при дипломе.

— Вот это да!.. Молодец, Танюха… Повезло.

— Ну, это как сказать… Пришлось покрутиться.

Пока Любка торговала, другие делали карьеру. Выбиться из вечной девочки с хлопушкой во вторые режиссеры — такой прорыв заслуживал всяческого уважения. Если это кому и удавалось, то под пенсию. А профура Гаврилова умудрилась пристроиться в тридцать пять лет. Любка совсем раскисла. Выпили еще по стаканчику.

— Слушай, это самое, а где у тебя тут писают? — наивно поинтересовалась Гаврилова.

— Да нигде, — Любанька развела руками, — в сад Моссовета бегаю. Днем сортир работает, а ночью — под куст.

— Ну пошли, подруга, а то, это самое, неприятность случится.

Люба заперла киоск, и девчонки, перемахнув через Садовое кольцо, побежали в сад «Аквариум». Быстро устроив свои дела, вернулись в ларек. Но продрогли до костей.

— Люб, а что у тебя тут такой морозильник? — отряхивая с шапки снег, спросила Танька.

— Да Вовка сжег обогреватель, дурак! — в сердцах ответила Любка.

— А это кто?

— Да сменщик мой, козел. Он днем сидит, а я, как рабыня Изаура, по ночам вкалываю.

И тут Любанька с ужасом поняла, что прокололась. Отступать было уже некуда, и она вытащила из-под стула свою недопитую «Столичную», разлила водку по стаканчикам. По молчанию Гавриловой она поняла, что та обо всем догадалась.

— Дай сожрать что-нибудь, а то вырвет, — попросила Танька.

Любка с радостью достала с полки первое, что подвернулось, — финскую селедку в стеклянной банке, и девки молча, прямо руками начали уничтожать нежное филе.

«А ведь даже водку сегодня не окупила», — пронеслось у Любки в голове.

Но ей было уже все равно. Она выставила к окошку табличку с надписью «Закрыто» и вспорола банку консервированных сосисок. Танька по-хозяйски потянулась к овощам.

— Да, Любка, хреновые дела, — хрустя пупырчатым огурцом, честно признала Гаврилова. — Я бы тебя, конечно, сейчас засунула к нам в картину, но, это самое, типаж другой нужен. Сама понимаешь.

С так называемым «типажом» Любанька уже однажды попалась именно благодаря Таньке Гавриловой. Причем попалась роково.

Эта проныра в поисках молодых дарований постоянно крутилась во всех театральных вузах. И вот как-то в ГИТИСе ей попалась на глаза молоденькая третьекурсница Любаня Ревенко. Она была необыкновенно хороша — ядреная русская девчонка с задорным характером и заливистым голосом. И Танька немедленно засунула ее в какой-то бесконечный, тусклый сериал о русской революции. Главную роль роскошной, рефлексирующей барыни играла в картине тогда еще обожаемая Любанькой Нателла Герасимовна, а ей самой достался эпизод — чахоточная певица, исполняющая декадентские романсы.

Куда смотрел режиссер — непонятно, но пышущую красотой и здоровьем Любаньку операторы и гримеры изуродовали до такой степени, придав ей чахлый, изможденный вид, нарисовав наркотические синяки под глазами и затянув в узкий корсет, из которого выпирали все ее «булки», что с тех пор никто ни разу не пригласил ее даже на фотопробы.

С легкой гавриловской руки Любанька начала свою карьеру в кинематографе и сразу же ее закончила. И вот теперь, окоченевшая, несчастная и одинокая, она сидела в ларьке перед «вторым режиссером» Танькой Гавриловой и проклинала свою судьбу.

— Понимаешь, наш Страхов прикопался — дай ему Галку Белякову, и все тут, — тараторила Гаврилова. — А где я ему ее возьму? Она как развелась, так и из театра ушла и переехала, зараза. К тому же лет пять не снималась. На студии, во всяком случае, данных нет. Все мозги мне проел. А я знаю, где ее найти?.. Чего вам, мужчина?! — Танька высунулась в окошко на настойчивый стук. — Сказано же, закрыто! Неграмотные, что ли? Читать не умеете?.. Вот уроды. — Гаврилова хлопнула дверцей и даже не обратила внимания на то, как Любка дернулась к окошку.

«A-а… плевать…» — устало подумала Любка, но вдруг что-то зашевелилось у нее в мозгу, от какого-то чумового предчувствия заколотилось сердце:

— А знаешь, Тань, я знаю, где ее искать. Мы же с Галкой однокурсницы. Созваниваемся иногда, — тихо сказала Любаня.

— Ну ты даешь! — Танька полезла в сумку, достала блокнот и ручку. — Диктуй!

Но Любаня не торопилась. Она не спеша вытерла салфеткой руки, разлила оставшуюся водку по стаканам, закурила.

— Да она скрытная такая стала, нелюдимая. Прямо не знаю… Как Альберт ее бросил, замкнулась в себе. Она, наверное, и говорить-то с тобой не станет.

— А с чего это не станет? — возмущенно фыркнула Гаврилова. — Корона с ее башки давно свалилась, тоже мне, прима! Между прочим, партнеры — Харатьян и Певцов. Страсть, любовь, десять съемочных дней в Израиле. По двести баксов за смену! Вот прямо так и откажется! Тоже мне, звезда, блин! Наливай!

— И то правда, давай-ка дернем, а то совсем замерзаю.

Пока Танька пила, закусывала сосиской, а потом закуривала, Любка решилась:

— Я ей завтра позвоню. Меня она выслушает. Я ее уговорю. Но есть план. Слушай внимательно…

Через три дня Галка Белякова подписала договор, якобы устроенный Любаней, а еще через неделю из своего аванса она заплатила Любке двадцать процентов от гонорара, десять из которых та честно отдала Гавриловой.