Читать книгу - "Рукопись, написанная кровью - Анна Данилова"

Завернувшись в толстый махровый халат и подпоясавшись, он собирался было уже выйти из ванной комнаты, как руки его по привычке опустились в просторные глубокие карманы. Непонятный предмет, который он выудил из левого кармана, вызвал у него новый прилив дурноты… Это был большой золотой крест с крупной цепочкой, который мог принадлежать кому угодно, только не Берестову – он был ярым противником ношения подобных атрибутов так называемых «новых русских», которые таким образом демонстрировали свое богатство и принадлежность к определенному кругу людей, фантазия которых в трате денег ограничивалась покупкой «шестисотого» «Мерседеса» и отдыхом на Мальдивах. Хотя, с другой стороны, крест был слишком роскошен даже для бизнесмена: литая фигурка Иисуса Христа на кресте была выполнена столь мастерски, что даже Берестов, не искушенный в ювелирном деле, понял, что держит в руках произведение искусства.

В другом же кармане лежало что-то небольшое, неприятно-мягкое, холодное, к ужасу Игоря оказавшееся обрубком пальца, посиневшего, с бурыми пятнами засохшей крови…

Инстинктивно спрятав свои страшные и непонятные находки обратно в карманы и понимая, что в любую минуту в ванную без стука (а он не счел нужным ее запирать) может заявиться Марина, Берестов пошел на кухню – место, где его легкомысленная подруга проводила меньшую часть времени, – и перепрятал крест и палец в банку с чаем, которую засунул в шкаф, подальше от глаз, и только после этого вернулся в спальню, где с нескрываемым отвращением посмотрел на лежащую неподвижно на кровати Марину. Она не спала, а сосредоточенно смотрела куда-то в одну точку, и если бы возможно было увидеть ее мысли, то в спальне тотчас появилась бы фигура отца Кирилла – высокого красивого мужчины с черными с проседью волосами, одетого во все черное; кроме того, тишину нарушил бы его приятный гортанный голос, заставляющий тысячи людей затаив дыхание слушать его… Пожалуй, вот это бросающееся в глаза несоответствие величия отца Кирилла и образа распутной девки сдерживало Берестова от поспешных выводов, результатом которых мог быть их с Мариной разрыв: ну не верил он, что такой человек, как отец Кирилл, был связан с ней лишь сексуально. Хотя другой причины, по которой бы она так убивалась, он пока себе не представлял. Дочерью его она быть не могла, поскольку разница в возрасте у них была не такая уж и большая, родственницей – тоже, иначе бы она не смолчала, обязательно рассказала ему об этом. Вот и получалось, что Марина была отцу Кириллу именно любовницей. Даже если допустить невозможное – что Марину с ним связывали дела, какие-то финансовые обязательства, предположим связанные с его фондом, о котором ходило столько легенд, то все равно она бы так не рыдала, не такой она человек.

Берестов опустился на постель рядом с ней и взял ее безжизненную руку в свою. Даже сейчас, когда в нем боролось столько противоречивых чувств по отношению к этой женщине, он не мог не отдать должное ее роскошному телу, неувядающему и влекущему к себе всех мужчин (еще одно несоответствие – прекрасного тела и ее лживой, продажной сущности).

– И давно ты с ним? – спросил он, хотя в другое время непременно сказал бы ей что-нибудь ласковое, идущее если не от ума и сердца, то хотя бы от самой его мужской сути, с восторгом принимающей ее как женщину.

Марина подняла голову и, глядя на Берестова сквозь волну спутанных волос, горько усмехнулась:

– А разве сейчас это имеет значение? И вообще, разве тебе не все равно, с кем я сплю, ем, гуляю, пью, курю?..

– Но я не мог предположить, что такой человек, как отец…

– Хватит об этом. Ты получил то, что хотел, даже пнул меня, как бродячую собаку… Это ты из-за моей фамилии так относишься ко мне?

– Марина…

– Брось, Берестов, ты такой же, как все остальные, – словом, зверь. Я Марина Бродягина, но во мне куда больше благородных кровей, нежели у тебя…

Она несла полный бред, но только сейчас Берестов понял, что Марина, пока его не было, опорожнила бутылку. Она была пьяна, а потому у нее сейчас можно было выпытать все, что угодно.

– Ты была его любовницей?

Она ответила ему грубо, как только было возможно, после чего встала и, пошатываясь, направилась в ванную. Берестов же позвонил другу и, притворившись, что он только что приехал из Москвы и ничего не знает, спросил, что это за история с отцом Кириллом. То, что он услышал, заставило его иначе воспринимать случившееся с ним в ванной комнате. Многое тотчас обрело новый смысл. Он узнал, что убийца отца Кирилла похитил его большой нательный крест с цепью и отрубил безымянный палец вместе с золотым кольцом (вдова погибшего говорит, что кольцо не снималось, поскольку почти вросло в палец).

Когда Берестов положил трубку, ладони его были мокрыми. Он понял, что убийца отца Кирилла подкинул его крест и палец ему, Берестову, с тем, чтобы обвинить его в преступлении, а потому у Игоря оставалось не так много времени на то, чтобы избавиться от этих предметов, этих улик. Возможно, что люди, которым уже доложили о том, где находится крест, в пути и могут в любую минуту приехать и арестовать Берестова, остается одно – исчезнуть, раствориться, но перед этим сделать так, чтобы никто не смог найти крест…

Марина вышла из ванны. Если положить ВСЕ ЭТО ей в сумочку, незаметно, после чего дать ей возможность уйти, сумеет ли он тем самым обезопасить себя? Вероятнее всего, что нет. Ведь она выйдет из ЕГО квартиры, она – ЕГО любовница или для других просто случайная знакомая…

Мысли путались, а время летело. Марина молча одевалась в спальне. Она уже не плакала. Но ее словно и не было рядом, она была сейчас далеко, в пожелтевших от времени картинках, изображающих ее свидания с отцом Кириллом… «Будет ли она так же убиваться по мне, когда придет мой черед?» Берестов подумал, что нет, не будет. Она выпьет рюмку за упокой его души и ляжет в постель с другим. Она рождена для постели, для мужчин, для сладкой горечи этой невероятной жизни.

И вот тогда, в тот самый миг пришло озарение. Еще не вполне осознавая, в какую тину он погружается и как силен противник, пытающийся изо всех сил его утопить («Неужели ради того, чтобы подставить меня, он убил отца Кирилла?»), Берестов ворвался на кухню, схватил банку с чаем, в которой словно от боли звякнул крест, и вышвырнул ее в открытую форточку. Он жил на третьем этаже, под их окнами росли одичавшие вишни, в густых зарослях которых в ближайшие несколько часов навряд ли кто заметит жестяную банку с английской надписью «Эрл Грей»…

И лишь после этого позвонил Крымову.

– Женя, это Берестов, ты мне очень нужен… Ты не мог бы приехать ко мне через полчаса? Это очень важно, я тебя прошу…

Он еще что-то говорил, но Крымов был занят и сказал, что приедет позже, гораздо позже. Разве он мог знать тогда, что на карту поставлена жизнь Берестова?! А по телефону много ли расскажешь? Тем более что Женю Крымова мало чем удивишь – к нему приходят в основном с бедой, и почти все дела, которыми он занимается, пахнут если не кровью, то порохом.

Игорь положил трубку и ладонью вытер выступивший на лбу пот.