Читать книгу - "Пятница, тринадцатое - Марина Серова"

Понедельник, 16 сентября

Утром я поднялась около семи, сделала зарядку, приняла душ и, накинув спортивный костюм, отправилась на воздушные и водные процедуры — пробежку и купанье. Обжигаясь холодной водой озера, я откровенно кайфовала — кругом небо, деревья, ни одного человека, благодать, да и только. А ведь для кого-то понедельник — начало новой тяжелой рабочей недели!

Я вернулась в корпус бодрая и умиротворенная. Заказав в баре чашечку кофе, я вдруг заметила в глубине полутемной столовой плачущую Милену.

Пока я раздумывала, стоит ли подходить к ней, узнавать, в чем дело, и утешать, я заметила еще одну деталь, которая мигом сбила меня с оптимистического утреннего настроя, — кругом стояла тишина.

Тишина бывает разной — спокойной, тревожной и роковой. То ощущение, которое я сразу же «схватила», сидя на высокой табуретке возле стойки бара, относилось к третьей разновидности.

Так бывает тихо, когда в доме находится мертвый человек. Я повернулась к бармену и спросила у него, что произошло, и он поведал мне, что сегодня ночью скончался один из постояльцев.

— Кто именно, — продолжал бармен, — я не в курсе. «Скорая» уже приезжала, и труп увезли. Была и милиция, впрочем, совсем недолго. Говорят, вроде бы сердечный приступ. Что ж, дело житейское…

«Вот тебе и отпуск! — сокрушенно подумала я. — Неужели Сема перепил, и его сердце не выдержало? Бедная Милена, надо подойти и пожалеть ее».

Я решительно допила кофе и направилась к безутешно плачущей Волковой. Не успела я сделать и двух шагов, как дверь корпуса с натугой отворилась, и в холл ввалился Семен собственной персоной.

Под глазами у него были мешки, вид Волков имел довольно потасканный и пребывал в мрачном настроении. Он хмуро поздоровался со мной, потом подошел к стойке и потребовал сто грамм водки.

Бесстрастный бармен налил ему желаемую дозу. Семен выпил водку залпом, прислушался к тому, как теплая жидкость лечит его организм, и решил повторить, заказав на этот раз на закусь ломтик лимона.

— Женечка! — безудержно рыдала Милена. — Вот ведь как бывает-то! Жил-жил человек — и нет его. Прям в одночасье ушел…

— Да кто умер? — спросила я, подсаживаясь рядом и тронув ее за плечо.

— Алексей Данилыч померли, — со слезами на глазах ответила мне Милена. — Профессор наш старенький. Он, конечно, в летах, но ведь в таком возрасте каждый день — как год. Жалко…

— Конечно, жалко, — согласилась я. — Ну, что же делать… Сердце, да?

Милена кивнула.

— Я обычно рано встаю, — объяснила она. — А Сема после вчерашнего тоже проснулся ни свет ни заря и пошел шататься по округе. Он всегда так — сначала погуляет, потом похмеляется.

Волкова смачно высморкалась в скомканный платок и спрятала его в рукав.

— А я, еще когда в селе жила, засветло подымалась, — продолжала Милена. — Это мы уже потом в город переехали, Сема на алюминиевый завод устроился. Ну вот, вышла я воздухом подышать, а тут «карета» при входе и машина милицейская. Смотрю — Алексей Данилыча выносят. Я к носилкам — что? как?

Милена настолько разволновалась, пересказывая эту сцену, что прижала руки к груди, стараясь восстановить участившееся дыхание.

— Всё, говорят, — дрогнувшим голосом проговорила она. — Скончался посреди ночи от острой сердечной недостаточности.

— Вы вроде знали его раньше? — спросила я на всякий случай.

— Ну да, — подтвердила Милена. — Лет пятнадцать назад он моего брата из тюрьмы вытащил. Тогда Шмаков главным судьей работал, или как это у них там называется… Короче, корова в колхозе пала, а председатель на моего брата это дело свалить решил. А Шмаков говорит на заседании: нет, невиновен, мол, он в падеже скотины, и срок ему давать не надо. Уж я так ему благодарна была! Без денег, конечно, не обошлось — а как же иначе?