Читать книгу - "Искатель, 2003 № 04 - Журнал «Искатель»"

нет, идет повторяемость ситуаций, поступков и преступлений. И в последнее время у Рябинина все чаще возникал — нет, вползал в душу — вопрос. Коли повторяемость, то зачем колотиться? Ради чего бороться с преступностью, если она неискоренима?

Место происшествия без трупа, да еще такое аккуратненькое… Следователю работы мало. Она вся у криминалиста: фото, отпечатки пальцев, взломанный замок…

— Светлана Венедиктовна, расскажите, что у вас случилось?

— Видите же, — удивилась она.

— Речь идет о вчерашнем вашем звонке в милицию, — подсказал майор.

Женщина поведала о визите девушки, об их разговоре, о бумаге из театра, об акульих челюстях, отданных просительнице… Ее рассказ — чуть ли не каждое слово — фиксировался дубликатно: следователем в протоколе допроса и Леденцовым в его оперативном блокноте.

— И вот ни раритета, ни девушки, — вздохнула старая женщина.

— А он и верно стоил двадцать тысяч долларов? — спросил Рябинин.

— При мне эту сумму турист мужу предлагал.

— А где театральный запрос?

— Девице отдала, мне он ни к чему. Скажите, если зубы сама отдала, это кражей не считается?

— Мошенничество, — буркнул майор.

Рябинин думал о восходящих этапах, по которым движется душа человека к какой-то своей вершине. Ей, душе, требуется новизна, чтобы не усохнуть; ей, душе, надоедают пройденные этапы. Пройденные этапы лишают стимула к работе. Эти почти ежедневные кражи, мошенничества, убийства…

— Светлана Венедиктовна, — спросил Рябинин. — Раритет вы отдали… Зачем же лезут в квартиру?

— Может, хотели меня убить?

— Когда вы ушли в магазин? — усмехнулся майор.

Но у следователя имелся более едкий вопрос:

— Светлана Венедиктовна, вы жизнь прожили. Опыт и так далее. Понимаю, девушка вас разжалобила. Но отдать дорогую и памятную вещь незнакомому человеку…

— Как! — пружинисто вскочила хозяйка. — Я же взяла в залог ее паспорт.

— Где он? — Майор не вскочил, но поднялся резво.

— Сейчас…

Светлана Венедиктовна подбежала к креслу, схватила настольную лампу и водрузила на место. Вновь подняла и дунула на круг, оставленный лампой на лакированной столешнице. Женщина шарила по столу, заглядывала под кресло, вставала на колени, отгибала ковер…

— Где же паспорт? — удивилась она.

— Может быть, вы его тоже отдали мошеннице?

— Нет! Когда девушка ушла, он лежал под лампой, кончик торчал.

Майор волком глянул на пожилую женщину: милиция ротозеев презирала сильнее мошенников — не было бы ротозеев, не было бы мошенников. Рябинин же к доверчивым людям относился чуть ли не с нежностью. Жлоба не обманешь, подлеца не обведешь… И чтобы как-то успокоить Светлану Венедиктовну, следователь поделился:

— В Австралии акулья чешуя продается по семи долларов за килограмм. И там водится суповая акула.

— Может быть, кофейку? — предложила хозяйка, расценив слова о суповых акулах, как намек на угощенье.

Протоколы были подписаны, замок изъят, неизвестно чьи отпечатки пальцев сняты, место происшествия сфотографировано… Рябинин застегнул портфель. Светлана Венедиктовна спросила у Леденцова, как у представителя милиции:

— Что же с замком?

— Врежьте новый, — нелюбезно бросил майор.

— А вор еще не придет? — теперь она спросила у Рябинина.

— Нет, что ему нужно, он взял.

— А что взял?

— Паспорт девицы.

29

Челнок подошел к двери своей квартиры и остановился, потому что пятки отяжелели каменно. Не от водки. Выпил-то две чарочки, в смысле, две стопочки. Не от водки, а от предстоящей встречи с женой, которая пускала его в квартиру при двух условиях: с деньгами и трезвого. Бабки сейчас имелись. Что же касается второго условия, то две стопочки походя…

Челнок потянулся к звонку, но не нажал, руку отдернул. Он представил разговор с женой, похожий на работу по металлу электропилы «болгарки» — искры и визг. Ему пришла в голову удивительно полезная мысль: зачем иметь два напряга, когда можно обойтись одним? Придет ночевать и свою порцию базара получит…

Челнок завидовал Голливуду, которого пускала ночевать любая и каждая. Он вроде бы у них и жил. Для связи с миром имел мобильник. С Челноком встречался в местах общественных, вроде кафе да закусочных. Главным образом в «Кровавой Мэри». Или приходил в скверик рядышком к заранее обозначенному дню и часу.

Челнок вышел из парадного и в этот скверик забрел, и присмирел от впечатления. На скамейке сидел загорелый мужчина в шляпе, с усами, с бородкой, с глазами ледяной синевы. Челнок приблизился, сел рядом и деликатно поздоровался:

— Андреич, где чугунок, там и кот.

— Я тебя в «Кровавой Мэри» смотрел.

— Туда мне путь закрыт.

— Почему?

Челнок начал рассказывать, как за ним увязался мент. Но мент и есть мент; лох в штатском. На шарапа не взял. Сплошная беготня да приблуды. И Челнок закончил с гордецой:

— Насчет меня зря мент разгубастился…

Удар был ладонью, но такой силы, что сбросил Челнока на землю. Его узкие глаза расширились и вдруг стали круглыми, большими и блесткими, как стаканные донышки. Он сидел на песке молча и не двигаясь. Голливуд схватил поверженного за шиворот и рывком вскинул на скамейку. Челнок всхлипнул:

— Андреич, за что?

— Почему же ты, анальная трещина, до сих пор молчал? За тобой же может ходить наружка! Через тебя и на меня. Люди нас вместе видели. Да я сегодня в «Кровавой Мэри» был.

— Андреич, я же от мента оторвался вчистую. Слежу, хвоста за мной нет.

Голливуд задумался. Безлюдье и тишина способствовали, потому что скверик был непроходным. Ни цветов, ни детей. Да и пыльный он, как чердачная лестница. Челнок не мешал, сжавшись, как щенок перед взрослой собакой.

— Васек, тебе надо исчезнуть, — заключил Голливуд.

— Из города?

— Нет, из жизни.

— Это… в каком понимании?

— Якобы.

Челнок смахнул с покрасневшей щеки прилипшую травинку. Он не понял, как исчезнуть из жизни якобы и ждал объяснения. Голливуд объяснил:

— Ни жена, ни знакомые не должны тебя видеть, а милиция должна тебя забыть.

— Это как же?

— Якобы.

Голливуд вынул сигареты. С полчаса он курил и терпеливо втолковывал своему подельнику веские слова, с полчаса Челнок слушал, кивал и пытался понять эти веские слова. Наконец, Голливуд встал и предупредил:

— Паспорт не забудь…

…Осенью темнеет рано. Челнок пришел к парку загодя. От выпитой днем водки осталась лишь почти бесшумная икота. Кто придумал, что кладбища и морги удобнее посещать ближе к полуночи?

Голливуд подъехал, как крокодил подплыл: бесшумно и хищновато. Челнок не разбирался в марках автомобилей. Темно-зеленая, с тупым носом и пузатым багажником. Челнок влез на сиденье. Автомобиль понесся по пустеющим улицам…

Видимо, слово «морг» несет в себе мистическую нагрузку. Когда вахтер узнал, куда они едут, больничные ворота открыл без дополнительных вопросов. Приземистое толстостенное здание стояло в далекой глубине двора, прикрытое высоким кустарником. Светилось только одно окно —