Читать книгу - "Дата собственной смерти - Анна и Сергей Литвиновы"

– Кто это – «вы»? – уточнил Ходасевич.

– Ну, мы все. Конышевы. – Наташа опустила голову. – Думаете, наверно: вот семейка!

– Что вы, Наташа, – тактично ответил полковник.

Положа руку на сердце он до сих пор злился: из-за странного поведения Дениса, из-за обморока Маргариты, из-за того, что придется коротать ночь в особняке – сколь же комфортном, столь и чужом.

– Да ладно, не притворяйтесь. Я ведь вижу, – вздохнула Наташа. И виновато сказала: – Вы только не сердитесь на Ритку!

– Я не сержусь, – быстро ответил Ходасевич.

Она взглянула на него с укором:

– Конечно, сердитесь. Впрочем, я тоже на нее злюсь – зачем было позориться? Хотя я понимаю: ей обидно, что отец так поступил.

– Он вам совсем ничего не оставил? – поинтересовался Валерий Петрович.

– Если б просто не оставил… – Наталья поморщилась. И в подробностях пересказала полковнику отцовское завещание, а особо яркие кусочки процитировала на память.

– Жестоко, – покачал головой полковник. И спросил: – А вы… предполагали нечто подобное?

– Честно говоря, нет, – призналась Наташа. – Лично я терялась в догадках другого рода: сколько он мне оставит? Сто тысяч? Двести, триста? Или целый миллион?.. – Она горько улыбнулась и добавила: – Хотя теперь я думаю, что могла бы догадаться и раньше. Отец у нас был такой… – она замялась, подбирая слово, – …непредсказуемый.

– Непредсказуемый – или несправедливый? – уточнил Ходасевич.

– Вот именно, что непредсказуемый. А он сам считал, что очень справедливый. – Наташа задумалась и вдруг предложила: – Хотите, я вам одну историю расскажу? Из давнего прошлого?

– Насколько давнего? – прищурился полковник.

– О… просто из археологического! Когда же это было, в каком году?.. – вспоминая, наморщила лоб Наташа. – Денис тогда в пятом классе учился. В общем, очень давно. Ну, вот. Однажды Диня проштрафился – получил пару по математике – и дико перетрусил.

Ходасевич не удержался от улыбки: нелегко сопоставить успешного бизнесмена Дениса – и школьника, испуганного из-за «двойки».

– А отец у нас в смысле оценок был строг, – продолжила Наташа, – и особенно из-за математики всегда злился. По природоведению, например, можно было хоть колы получать, а математика, считал отец, – это святое.

– Что же в ней святого?

– Отец у нас говорил так, – усмехнулась Наташа, – любой текст напечатает машинистка, по географии – есть карты, а вот считать каждый человек должен уметь сам: иначе обманут.

– Трудно не согласиться.

– Денис тогда затер «пару» в дневнике лезвием, а сверху «штрихом» подкрасил, – продолжила Наташа. – Но папаня все равно его разоблачил: у него нюх на всякие подделки. Ну, и разозлился, конечно, ужасно. Пообещал Денису, что строго его накажет. А КАК накажет – не сказал. И КОГДА – тоже не сказал…

– Тяжело вашему брату пришлось, – посочувствовал Ходасевич.

– Ага, – согласилась Наташа. – Бедный Диня совсем извелся – у него как раз день рождения был на носу. Сначала он боялся, что велосипед не подарят, как обещали, – нет, подарили. Потом, что гостей не разрешат позвать, – разрешили. И тогда Денис решил, что наказание откладывается до лета, – что, наверно, его на море отдыхать не пошлют. И успокоился. Все говорил мне, что в гробу он видал это море. Но отец поступил совсем по-другому.

Наташа примолкла.

– Так что ваш отец сделал? – поторопил ее Валерий Петрович.

– До сих пор вспоминать неприятно… – откликнулась Наташа. – Денисовы гости должны были прийти в субботу, к четырем, – человек пятнадцать друзей и одноклассников. Он с утра уже начал их ждать: носится, помогает маме на стол накрывать. Наконец, четыре часа – никого нет. «А, они вечно опаздывают!» – не волнуется Денис. Потом половина пятого, без пятнадцати пять, – и до сих пор никого. Мы с мамой и Риткой сами ничего не понимаем, а отца дома нет, он по субботам всегда работал. Диня плачет, психует – думает, что друзья ему бойкот объявили, только не понимает, за что. В пять вечера мама, наконец, уговорила его – он позвонил кому-то из одноклассников. А тот его огорошил: «Твой папа нас всех сегодня утром обзвонил и сказал, что ты наказан и день рождения отменяется!» У Дениса знаете какая истерика была… – Наташа замолчала.

– А ваша мама? Она знала? – уточнил Валерий Петрович.

– Нет, – покачала головой Наталья. – Она потом на отца кричала, что жестоко так поступать с ребенком.

– Отец оправдывался?

– Все бубнил: «Я обещал наказать Дениса и наказал». Ну, и как его называть после этого?

– Извините, конечно, но я бы назвал его садистом, – сказал Ходасевич.

Наташа вздохнула и добавила:

– Отец – он во всем такой… Никогда не знаешь, чего от него ожидать…

– Интересно, почему все-таки Денис не уехал? – не вполне впопад спросил Ходасевич.

– Сама гадаю. Назло, что ли, Тамарке? – развела руками Наташа. – И Инков тоже остался, мне Вика сказала… Может, они хотят с утра, на свежую голову, с Тамарой поговорить?

– О чем тут говорить? – пожал плечами Ходасевич.

– Понятия не имею, – развела руками Наталья и разговор продолжать не стала. Было видно, что даже упоминание о мачехе ей неприятно. Она с минуту помолчала и вдруг предложила: – А хотите я вам другую историю расскажу, уже про меня? Вы ведь слышали про «Настоящий» магазин?

Наташа

Наташа хорошо запомнила тот день, когда они с папой «обмывали» ее диплом. Отмечали вдвоем – пошли, как предложил отец, по старинке, в «Прагу». Сидели за столиком на двоих, друг против друга, а в центре стола, гордо облокотившись на бутылку шампанского, источали вкусный типографский аромат «корочки» Финансовой академии. Диплом, на радость им обоим, оказался красным.

– Молодец, дочка. Горжусь тобой, – несколько раз повторил папа.

– Спасибо, папуля, – смущенно бормотала Наташа.

Накануне у нее был жестокий скандал с сестрой – Наташа сдуру проболталась Ритке, что отец пригласил ее в ресторан, обмыть «корочки».

– И думать не смей! – взвилась Ритка. – Как ты вообще можешь общаться с этой сволочью? Он с мамой такое сделал, а ты…

Прошло уже три года с тех пор, как отец ушел из семьи, но мама так и не оправилась. Ходила тихая, с потухшим взглядом. Полюбила сидеть у окна – смотрела сквозь стекло бездумно, не видя, обхватив руками виски. И часто жаловалась, что у нее болит голова…

– Ритуля, – вздохнула Наташа, – но ведь теперь уже ничего не исправишь, правда? Отец все равно не вернется…

– Он жизнь ей сломал! – распалялась Маргарита. – Ты вспомни, какая мама раньше была!

Наташа все помнила. Как раньше, еще до развода, мама пекла оладушки – вроде бы такое скучное, хлопотное дело! – но при этом часто улыбалась, а то и напевала что-то веселое. Как мыла пол, а ведь от одного вида швабры можно в тоску впасть, но пританцовывала, словно игривая девчушка… Как, кажется, давно это было! Жизнь будто на две глыбы разломилась: белый мрамор – это до ухода отца. А после – траурный черный гранит.