Читать книгу - "Дублерша для жены - Марина Серова"

— Ах ты, сука! — громыхнул за моей спиной Тугрик, он же Равиль Ахнефович Тугарин. — Позволь, Геныч, я этой шалаве гладкошерстной втолкую, о чем тема!

И он рванулся ко мне явно не с намерениями пригласить на медленный танец.

— Оставь! — сморщился Гена Калинин. — Что, честное слово, как с цепи сорвался! Разберемся. Кто виноват, накажем.

Так что ты, Тугрик, не пузырься понапрасну, а то тебе никогда из тугриков в баксы не перекинуться.

Тот умолк, недовольный. Геннадий Геннадьевич снова обратил ко мне оловянный взгляд своих свиных глазок:

— Дело вот в чем. Конечно, не сейчас, а раньше надо было базар тереть, когда еще следы не остыли. Ну да ты стараниями своего муженька-киношника за бугор соскочила, на лыжах кататься. А тут ты каталась на хороших тачках. И в один прекрасный день дала джипарь свой подружке Ире. Та хоть и дура отмороженная, а все ж сестра мне…

— Геныч! — хрипнул, прерывая босса, Равиль.

— Закрой зевало! С тобой тоже не мешало бы разобраться, это ж ты ее потчевал дурью. И не трынди, что ты ее в диспансер на лечебку толкал. Знаю я твои диспансеры, Равиль.

— Я, Геныч…

— Все! Не о тебе речь. Так вот, Аля, машинку ты Ире дала, а машинка в тот же день и крякнула. Разнесло ее по кусочкам. С одной стороны, вроде бы и не резон тебе собственную тачку рвать, а с другой.., ты ведь ее не на свои бабки покупала, а получила от урода своего очередного, от Славки Грицына, работодателя моего бывшего. Так что, Алька…

— Ты что, Гена, — заговорила я, понимая, что дальнейшее мое молчание даст основание завалить меня новыми бессмысленными обвинениями, включая пожар Рима и убийство Джона Леннона, — думаешь, это я убила Иру? Я подложила в собственную машину динамит? Ты, Гена, белены объелся? Или просто объелся?

— Слушай дальше! — побагровев, рявкнул Калинин и, налив себе почти полбокала водки, опрокинул, даже не закусив, хотя на столе имелось много всяких вкусностей. — Джип подарил тебе Грицын, так?

— Ну, он, — несколько рассеянно произнесла я, окидывая глазами комнату и начиная вырабатывать план, как получше отсюда смыться без, что называется, телесных повреждений.

— А через два дня после того, как взорвался джип с моей сестрой, Славка Грицын вызвал меня к себе и заявил, что отказывается от услуг моего охранного агентства.

Сказал, что теперь мне только овощные базы и секонд-хенды всякие вонючие охранять дадут. А знаешь, чем он объяснил свое заявление? Что я бандит, который устроил взрыв собственной сестры, потому что она, дескать, всю нашу семью своей наркотой задолбала. И что машину выбрал удачную, убив, так сказать, сразу трех зайцев. Первый — Ирка, второй заяц — сам Славка, которому типа западло терпеть, что его подарочные машины взрывают, типа я так уязвить его хотел. А третий заяц — ты. Вроде я на тебя давно зуб имел и давно собирался с тобой.., это…

От выпитого у него начал заплетаться язык, а мысли передвигались этаким молодецким аллюром, не особенно разбирая дороги. Геныч опрокинул еще стопку, на этот раз закусил и долго, тщательно жевал.

Наконец он заговорил:

— А еще у меня запись есть. Ирка же любила себя на камеру писать. Так вот, за пару дней перед тем, как ей кранты.., она записала вот это. Тугрик, ткни-ка кассетку!

Я взглянула на экран телевизора: там возникло бледное лицо с черными тенями под глазами и вяло шевелящимся, как у выброшенной на берег рыбы, ртом. Губы у Иры были бесцветные и серые, без признаков макияжа совершенно. Впрочем, несмотря на явные свидетельства недуга, девушка на экране сохранила следы красоты, и наблюдательный человек, отбросив наслоившуюся шелуху пороков Иры Калининой, пришел бы к выводу, что еще лет пять назад она была замечательно хороша собой.

Прорезался голос. Он был такой же блеклый и пресный, как выталкивающие звук за звуком губы. Голос, впрочем, сохранил мелодичность, и в нескольких местах записи ясно почувствовалось, что речью Ира владела превосходно. Только не в таком состоянии, конечно.

А говорила она следующее:

" — Я знаю, что меня скоро не будет. Это совершенная истина. Я не пророчу и не боюсь. Да, впрочем, это уже и не важно. Мое личное мнение заключено во мне самой, и что оно будет стоить, если меня уже не будет? Э-э, вот только не надо меня учить. Бабушка всегда была моралисткой, и мама тоже. Утех, кто пьет и не пьянеет, дети алкоголики. Да, кстати… — Ира подняла палец. — Я тут хотела сказать, что если я скоро умру, то вы не думайте, будто я подохла свиньей.

И что, если я торчу? Главное не то, что человек торчит, а то, что он при этом может оставаться человеком. До определенной грани.

Знать бы эту грань, она ведь видна только со стороны. Но мне нашептали… — Девушка понизила голос почти до шепота и приложила палец к губам. — Я знаю, все они видят эту грань и подталкивают меня к ней. Вот Алька Бжезинская, пышная такая, нынче она стала Эллер… Ей невыгодно со мной общаться, она брезгует… Я думаю, что Алька не поскупилась бы дать мне откупных, лишь бы я забыла о ее существовании… Не деньгами, конечно, потому что деньги — обертки от конфеток, а что я заворачиваю в эти обертки, и так всем ясно, особенно доктору Берковичу из наркошного диспансера. Нет, не деньгами. «Борзыми щенками». Ага, ага!

Самое удобное. Впрочем, надо ее попросить подарить мне машину. А то моя… Самый лучший костер — это скорость! И Алька это зна…"

Геннадий нажал на «стоп», и Ира застыла на экране с перекошенным ртом.

— Она тебя.., разгадала! — выкрикнул, точнее, прохрипел Геннадий. За время просмотра он успел опустошить бутылку водки, которая до включения видео была полна больше чем наполовину. — Она даже сказала, каким именно способом вы с Грицыным ее убьете!

— Да ты что, Гена? — едва выговорила я, оторопев. — Если убивать, то зачем таким дорогим и опасным способом? Она же, в конце концов, не банкир и не министр! Зачем же было взрывать джип? Можно ведь и дешевле…

М-да, что-то я сегодня все не то говорю… Калинин выпучил свои свиные глазки, а Тугрик обежал вокруг кресла — он стоял позади, а оказался прямо передо мной — и, вытянув вперед руки, вцепился мне в горло.

Впрочем, одну руку я успела перехватить, а вторую… Вторую перехватывать было нечем: на своей правой ладони я, по старой привычке, сидела.

Впрочем, ни Тугрик не успел нанести мне существенный вред, ни Гена Калинин с окаменевшим Антошей-актером — помешать ему. Я приподнялась, высвободила ладонь и жестким ребром ее зарядила Тугрику в переносицу. Равиль повалился, как дерево, срубленное дровосеком. В глазах его застыло остекленело-бессмысленное выражение.

Я вскочила из кресла, но в ту же секунду в руках Ген Геныча появился пистолет «ТТ».

— Спа-акойна! — протянул он. — Не дергайся, сука! Вот теперь я точно знаю, что это ты ее убила.

— Потому что я стала сопротивляться твоему.. Тугрику-шмугрику, копейке ломаной? — воскликнула я. — Он твою сестру на иглу подсадил, вот ты бы его и притормозил, когда она еще жива была!