Читать книгу - "Искатель, 2002 №1 - Сергей Кузнецов-Чернов"

для нее неожиданной, мысли. Почему называется развратом, если это красиво?

Нет, не стоит сейчас мусолить эту непрошенную мысль; не до того Ольге, не до того. Егор пропал, Джой сдох… Умер… Так сказал гадкий старикан: умер. Ольга все стояла на бетонных ступеньках, невидящими глазами уставившись в крепкую металлическую дверь. Умер… Слово это, бессознательно пристегнутое к собаке, к бессловесной безмозглой твари, опять удивило Ольгу своим естественным появлением. Умер. Джой умер. Словно человек. Тоскуя, отказываясь от пищи, не вставая и не открывая глаз, совершенно равнодушный к реальной жизни. Правда от любви, что ли? Офонареть можно! К кому?! И Ольгина память угодливо подсунула любознательного мальчугана с блестящими серьезными глазами. А, идите вы все! Она очнулась и, мелко перебирая ногами, пробежала остаток лестницы. Схватилась за массивную, приятно гладкую, прохладную на ощупь ручку и потянула на себя тяжелую дверь.

Крошечный чистенький холл. Аккуратный и какой-то игрушечный. Все маленькое, как в домике для Барби. Интерьер для куколок: угловой диванчик, мягкие пуфики, низенький стеклянный столик, и на нем журналы — яркие, притягивающие взгляд. Легкомысленные голубые обои: по воздушному фону летящие сиреневые цветочки. И неожиданно тяжелые бордовые складки спадающих двумя водопадами портьер, за которыми, вероятно, и раздевались куколки, освобождая юную упругую наготу от ненужных здесь шмоток.

Значит, негативы, говоришь? А что, если попробовать… сфотографироваться, а? В конце концов, все звезды Запада прошли через это, прежде чем добраться до загородных вилл, сверкающих «кадиллаков» и вечерних парижских платьев. Что в этом уж такого позорного?

Ольга медленно подняла половину тяжелого занавеса. Проем без дверей и еще один заслон из тяжелой плотной материи, на этот раз сплошной. Но уже слышны были голоса: раздраженный высокий фотографа Игорька и низкий хрипловатый женский. Оля бочком протиснулась между портьерой и стеной и зажмурилась от яркого света. Всевозможные лампы, софиты, прожекторы, пистолеты, казалось, были натыканы повсюду и беспорядочно, но, безусловно, порядок в кажущемся хаосе световых лучей был, ибо собирались в пучок и перекрещивались они на маленькой круглой сценке, покрытой какой-то мохнатой шкурой, скорее всего, бутафорской. Запутавшись босыми ногами в густой шерсти, на сценке, в лучах электричества, принимала соблазнительные позы девица в черном бюстике и в черных же трусиках с крылышками. Спиной к Ольге стоял Игорек, небрежно опираясь на треногу с фотоаппаратом. Теперь Ольга не только всё видела, но и слышала отчетливо, оставаясь невидимой.

— Мисс города! Не смеши, — фальцетом язвил Игорек. — Кучка старых пердунов навесила тебе молью поеденную ленту на грудь да ржавую жестянку на шею, а ты уж вообразила черт те что. На безрыбье и рак рыба. Знаешь такую пословицу?

— Когда-то тебе нравилась, — прохрипела девица и вся как-то обвисла: плечами, грудями, руками и головой.

— Когда-то, может быть, и нравилась. Но теперь… — Игорек оторвался от стойки. — Пойми, нам надо набрать пристойный уровень. На снимках должны быть не просто шлюхи, и даже не просто красивые аппетитные девочки, а… — Фотограф щелкнул пальцами, пружинисто прошелся туда-сюда и увидел Олю. — Пришла? — обрадовался и мгновенно оживился он. — Иди сюда, иди, не бойся! — Он схватил Олю за руку и вытащил на свет. — Смотри! — крикнул он девице. — Смотри на нее внимательно! Видишь?

— Что я должна видеть? — Модель сошла со шкуры и накинула кофту на голые плечи. — Смазливая куколка, каких много.

— Дура! — завопил вдруг Игорек, до боли сжав Олину руку.

Оля вырвалась и забилась опять в тень, как зверек, но фотограф уже взбеленился — то ли оттого, что его не понимала глупая голенастая мисс города, то ли от близости Ольги. Он заорал, размахивая руками:

— Ты собак видела? Сучек, когда они кобелей приманивают? Видела? Они что, позы принимают? Жеманничают? Кокетничают? Нет!!! Они просто существуют, естественно и достойно. Все! Поняла? И кобелей от них не отогнать выстрелами из дробовика. — Он затравленно оглянулся на Олю, затравленно и безумно сверкали эти глаза. Кто его знает, наверно, он действительно не без таланта.

Но Оля все глубже и глубже отступала к тяжелому занавесу, здесь ей было тяжело дышать, и неизвестно, что случилось с Егором. Потом, потом она разберется с провокационными негативами, на свежий воздух хочется, на свежий воздух.

Фотограф ее, пожалуй, не видел. Он опять отвернулся от Ольги, поблуждал глазами по сценке и неожиданно тихо добавил:

— Сучка мне нужна. Сучка обыкновенная. — Он сел на пол. — И особенность эта либо в женщине есть, либо ее нет. Как родинка. В тебе этого нет. — Он издал губами презрительный «пр-пр-пр» и развел руки. — А вот в ней — есть.

Ольга выскочила вон.

Легкие ноги вынесли по ступенькам наверх, понесли по тротуарам и через многочисленные бордюры легкие Олины ноги.

Легкая ее фигурка, устремленная вперед легкой упрямой головкой, летела улицами и переулками; общественный, надсадно дышащий транспорт ей был ни к чему, она проворнее и моложе. Она не сучка. Она… Но последняя фраза наглого фотографа жгла и подгоняла, как кнут юную кобылу, пульсировала в висках и висела странной тоскливой интонацией в темени: «Мне сучка нужна. Сучка обыкновенная». И, чтобы унять нестерпимый зуд в мозжечке, укротить дикий сумбур в голове, никогда ранее ею не испытанный, надо было что-то делать. Элементарно, физически делать.

Двигать руками и ногами. И найти, например, Егора. Не мог же он пропасть окончательно, не мог же он, как большой добрый и лохматый Джой… Стоп. Приехали. Почему как Джой? Причем здесь эта неблагодарная псина?

Пришла в себя Оля от боли в кулачках, которыми она колотила в мягкую обивку добротной двери квартиры Егора, благополучно забыв о существовании в цивилизованном мире дверных звонков. Впрочем, мать Егора, похоже, про звонок забыла тоже. Она не была удивлена нахальным и невежественным вторжением девочки и лишь смотрела на нее расширенными испуганными глазами с некоторой надеждой. Позади нее поскуливал Алдан, белесая красноглазая образина.

— В милицию заявляли? — не здороваясь, выпалила Ольга.

— Да. Конечно. Сегодня. — Мама Егора держала руки сцепленными в замок под подбородком.

— А вы — Оля?

— Да. Я Оля, — обреченно согласилась девочка.

— Понимаете, он у нас самостоятельный очень. Мог сам уехать в Москву, например. Мы и не беспокоились первое время. Но сегодня уже третьи сутки, и мы звонили в Москву, его там нет. А вы ничего не знаете, Оля?

— Нет, — резко отрезала Ольга подобострастную попытку мамы Егора перейти к более интимному общению.

Безобразный бультерьер коротко гавкнул, напоминая о себе, и Оля моментально поняла, что надо делать, вспомнив все рассказы Егора о собаках, свидетельствовавшие о его серьезном уважении к этим нахлебникам. Она оглядела прихожую, задержавшись взглядом на