Читать книгу - "На один удар больше - Анна и Сергей Литвиновы"

Но у Мити подстроиться никак не получалось. На следующей подаче сделал поправку, вошел в корт — но принял в сетку. А дальше — мальчик его обманул, ввел мяч агрессивно — сын оказался к нему слишком близко и снова не смог отбить. Счет 40:0 ознаменовал выкрик «Вамос!». Таня не выдержала, ехидно обратилась к маме соперника:

— Я смотрю, ваш сын полиглот!

Та надменно ответила:

— Мы прошлым летом тренировались в Португалии.

Таня совсем приуныла. Счет 0–2, подача у сына совсем не идет. А если розыгрыши все-таки завязываются, соперник откидывает мячи «парашютиками», те отлетают от задней линии высоко вверх, Митя тщетно пытается отбить, но только стукается спиной об фон.

«Пожалуй, до дома ракетки не дотерпят — прямо здесь их сожжет», — мелькнуло у Садовниковой. Впрочем, Митя пока не сдавался. По-прежнему пытался подобрать к игре противника ключ. На очередных высоких мячах входил в корт, пробовал забить с лета. Идея, наверно, правильная — только попадали спортивные снаряды в сетку.

Первый сет Митя проиграл под ноль, оба попросили у судьи туалетный перерыв. Мама губастенького вскочила, бросилась к выходу с кортов, засыпала сына советами:

— Не отпускай! Держи концентрацию!

С корта выглянула судья, строго сказала:

— Вам штрафных очков за подсказки?

Женщина заволновалась, униженно заюлила:

— Да я… да Юрочка просто воды попросил купить…

Таня больше всего боялась встретить Митин растерянный взгляд. Но сын — поразительно! — ее словно и не увидел. Даже страшно стало — смотрит словно сквозь нее, лицо отсутствующее. «Вот будет у него сейчас нервный срыв», — заволновалась. Увидела, что судья скрылась на корте, догнала, беззаботно предложила:

— Мить! А давай вообще снимемся?

Тот вынырнул из своего забытья, удивленно сказал:

— Ты с ума сошла? Я не собираюсь сдаваться.

И во втором сете завязалась борьба. Митя будто поставил цель — вывести противника из равновесия. Подавал, сразу бежал к сетке. Сопернику вроде бы разумно в очередной раз перекинуть Митю высокой свечой, но мальчик почему-то терялся, отбрасывал мяч сыну прямо на ракетку. Тот иногда и в такой ситуации ошибался, но все чаще получалось заколотить мяч эффектным ударом с лета. И психологически стал соперника поддавливать. Когда выигрывал очередное очко, очаровательно улыбался и спокойным голосом говорил:

— Камон, летс гоу. А, еще вамос.

Противник начал злиться, атаковать. Но Мите только на руку — быстрые мячи ему нравились куда больше, чем скучные «парашютики». Не просто отбивал, но старался их отыграть красиво. Не перекинуть банально, а резко перевести в противоположную сторону корта. Ошибки продолжали сыпаться — на высокой скорости обычное дело, — зато если попадал, потом, на вдохновении, следующее очко у расстроенного мальчика всегда забирал.

Мама соперника совсем скисла, Таня начала улыбаться.

Второй сет Митя взял со счетом 4:2 — малыши играли не до шести очков, а по «облегченной программе».

И в решающей партии все переменилось кардинально. У Мити и подача пошла, и удары с лета начали выходить безошибочно. Но сыну, казалось Тане, было скучно — банально взять и выиграть. Продолжал экспериментировать. Укорачивал, сам пробовал подкидывать высокие свечки. Если ошибался и мальчику удавалось взять очко — больше судьбу не дразнил, следующий мяч забивал по классике.

— Где вы тренируетесь? — с недовольным лицом спросила мама соперника.

— В клубе «Викинг».

— Как часто?

— Два раза в неделю. Ну, и группа еще.

— Ой, не надо мне только врать! — возмутилась женщина.

А Таня восторженно подумала: «Блин, неужели у Митьки действительно талант?!»

После матча (завершился он со счетом 0:4, 4:2, 4:0) мальчик выглядел полностью измученным. Таня крепко его обняла, шепнула в ухо:

— Горжусь тобой, сын.

Лицо его по-прежнему оставалось бледным и отрешенным, но жизнь и краски потихоньку возвращались.

— Круто ты в него вцепился, — оценила Садовникова. — Я думала, не вытянешь.

— У меня выхода не было, — улыбнулся слабо.

— Ты, что ли, думал, я тебя ругать буду, если продуешь? — возмутилась.

— Не, — хитро ответил, — не поэтому. Завтра опять контрольная. По русскому. Я тоже очень не хотел на нее идти.

* * *

Раньше Ханс-Йоргу на антиквариат глубоко плевать было, а нынче стал интересоваться. Заходил в лавочки, где торговали стариной, просматривал каталоги аукционного дома «Доротеум». Разглядывал изящные серебряные вещицы, поражался ценам на обычные с виду картины. По виду — натуральная мазня, но если имелась на полотне пометка «old master», цена сразу взлетала до небес.

Пытался он также выяснить, что сейчас стало с древним родом фон Маков, как они устроились, когда перебрались из ставшего русским Кенигсберга в Германию. Но сколько ни рылся в интернете — тишина. То ли искал плохо, то ли зачахла, истончилась фамилия. Но куда-то ведь делись их богатства! Вряд ли смогли, убегая от войны, вывезти все! Если два конезавода и особнячище с огромным парком имелись, наверняка наличествовали и другие накопления. Ладно, ювелирку, деньги могли с собой прихватить. Но какие-нибудь массивные серебряные статуэтки? Напольные бронзовые часы? Фарфоровую посуду?

Кое-что из довоенного периода жизни фон Маков во Всемирной паутине отыскалось. С особенным интересом Ханс-Йорг разглядывал фотографии из Кенигсберга. На людей не смотрел — все внимание сосредоточивал на интерьерах. Чего только в особняке не было! И картины старинные по стенам, и высокие цветочные вазы, и мебель прихотливая. Особенно его впечатлил сервиз на столе. Ханс-Йорг теперь немного в этом разбирался и по клейму в виде скипетра определил — производство Королевской фарфоровой мануфактуры.

Посмотрел в каталогах аукционного дома. Подобная, на его взгляд, муть стоила — за предмет, одну жалкую, к примеру, чашку! — дороже подержанного, но неплохого автомобиля. А тут целый сервиз на двадцать четыре персоны!

Он внимательно, часами, на максимальном увеличении разглядывал снимки посуды. С виду ничего особенного, пусть и красиво. На каждой тарелке — яркая картинка. Усатый мужичок в бархатной шапочке и в старинном камзоле с рукавом-воланом кадрится на фоне природы к даме в белом чепчике. Ханс-Йорг специально искал на всех возможных сайтах — и обнаружил в продаже единственное подобное блюдо. 1888-й год производства. Семь тысяч евро, дьявол его побери! За одно! А единичный экземпляр, тоже теперь знал, ценится куда меньше, чем полный набор посуды.

Могли, конечно, фон Маки спешно сматываться, все побросав на милость победителям и мародерам. Но неужели не нашлось у них нескольких часов, чтобы красоту эдакую упаковать да спрятать? Да и чего тогда бабка в дневнике писала, будто муж ее первый специально остался, чтоб сокровища охранять? Ну и карта, карта, в саду запрятанная! Не верил Ханс-Йорг, что дед неродной решил просто в клады поиграть. Будь у него