Читать книгу - "Сержант милиции. Обрывистые берега - Иван Георгиевич Лазутин"

Он кивнул в сторону, где за поворотом осталось здание тюрьмы. — Дело в том, что твоя мать сейчас находится в больнице. После такого потрясения у нее сдало сердце. Сейчас она лежит в пятидесятой больнице. Это на улице Вучетича. Больница хорошая, мать сейчас уже пошла на поправку. Калерия Александровна попросила меня передать тебе записку. — Ладейников достал из кармана вчетверо сложенный листок, на котором было написано: «Валера! Навести поскорее маму. Она находится в пятидесятой больнице во втором терапевтическом отделении в восьмой палате. Время посещения с трех часов до шести. С лечащим врачом я уже договорилась. Тебя пустят к маме в любой день. Если не будут пускать — позвони в ординаторскую врачу. Ее зовут Ольга Михайловна. Сошлись на меня. Желаю удачи. Ехать в больницу до метро «Динамо», а дальше на маршрутном такси до конца. А там тебе больницу покажет каждый прохожий. К. А.»

Радость ощущения свободы была настолько велика и глубока, что печальную весть о болезни матери Валерий воспринял несколько приглушенней, чем если бы эта весть пришла к нему, когда он находился в камере изолятора.

— Ты особенно не расстраивайся. Здоровье ее пошло на поправку, а когда она увидит тебя — ей сразу же станет лучше, — успокаивал Ладейников Валерия. — Мелочь–то есть на дорогу? Ехать придется на метро, потом на маршрутном такси.

Валерий стыдливо улыбнулся и ничего не ответил. Ладейников достал из кармана полтинник и протянул его Валерию.

— Потом как–нибудь рассчитаешься. А сейчас — давай в больницу, а я на работу. Я на машине. Хочешь, довезу тебя до «Сокольников», а там ты уж сам добирайся. Адрес в записке есть. Язык до Киева доведет. — Ладейников встал, тронул Валерия за руку, и они пошли к служебной машине, стоявшей метрах в сорока от перекрестка. При виде служебной милицейской машины сердце у Валерия захолонуло.

— А можно я сам? Я пешком добегу до «Сокольников». Тут почти рядом, пять минут хода.

Видя, что Валерию очень не хотелось садиться в крытую милицейскую машину, кузов которой был зарешечен, Ладейников понимающе подмигнул ему и на прощанье подал руку.

— Смотри из Москвы никуда не отлучайся, за тебя поручилось несколько человек. Расследование по вашему делу еще не закончилось. Так что будь готовым ко всему: к новым допросам, к очным ставкам, к поездкам на улицу Станиславского и даже в Софрино. Над этим гнездом сейчас работает областная прокуратура. А сейчас давай в больницу. — Ладейников хлопнул рукой по плечу Валерия и сел в машину рядом с шофером.

До метро «Сокольники» Валерий почти бежал. Рядом с радостью, озарившей его сердце, с каждой минутой им овладевала тревога. «Как она там?.. Что с ней?.. Ведь до этого она, кроме гриппа и ангины, ничем не болела. Сердце… Мама никогда на него не жаловалась. Конечно, все это из–за меня. — Валерий отчетливо представлял себе лицо матери, каким оно осталось в его памяти в ту минуту, когда за ним приехала милиция. — Хоть бы все обошлось побыстрее… Ведь я ни в чем не виноват. Мне кажется, что так считаю не только я, но и следователь. Не зря же он сказал, что гроза может пройти мимо меня».

И чем ближе подъезжал Валерий к метро «Динамо», тем волнение его усиливалось. Чтобы не ждать следующего маршрутного такси, от «Динамо» он ехал стоя, согнувшись при своем высоком росте в три погибели.

Больницу ему показали сразу. Белая, многоэтажная, она была построена не так давно и отличалась от старых московских больниц широкими окнами и отсутствием колонн и лепнины на капителях и карнизах, у центрального входа.

Халат Валерию дали сразу, а вот пройти в палату, в которой лежала мать, ему разрешили только с лечащим врачом, который, прежде чем направляться к больной, предупредил его быть сдержанным и не рассказывать о вещах, которые могут взволновать ее.

По виду врачу было где–то чуть побольше сорока. Судя по его толстым двухслойным очкам, можно было заключить, что у него была большая близорукость. А поэтому всякий раз, когда он проходил мимо дверей палат и читал номера табличек, то щурил глаза и замедлял шаг. А когда говорил, то хмурился и ладонью правой руки тер лоб. Как видно, это была его привычка.

— Будьте спокойней, ровней, как будто вы виделись только вчера.

— А как мама себя чувствует, доктор? — почти шепотом, боясь нарушить коридорную тишину больницы, спросил Валерий.

— Сейчас лучше. А было плохо.

— Она лежит или ходит?

— У нее пока строгий постельный режим. Режим больного, перенесшего тяжелый инфаркт миокарда. Всего несколько дней назад она переведена из палаты реанимации.

«Инфаркт», «реанимация»… — все это было для Валерия пугающими, непонятными словами, которые он слышал много раз и раньше, но пока еще никак не мог связать их со здоровьем своей матери, сильной и цветущей женщины, в юности мастером спорта по фехтованию.

Первым в палату вошел врач, сделав Валерию знак, чтобы он подождал его в коридоре. Минута Валерию показалась длинной. А когда врач открыл дверь и кивком головы пригласил его войти в палату, Валерий затаив дыхание сделал несколько робких шагов, скользя взглядом по койкам. На одной из них, слева в углу, у окна, лежала мать. Валерий подошел к ней. Он видел, как вздрогнули ее губы, как к вискам из глаз сбежали две крупные слезы. Она хотела что–то сказать, но губы ей не повиновались.

Валерий склонился над матерью, поцеловал ее. Широко открытыми глазами она смотрела на сына, и в глазах ее светилось столько любви и нежности, что, казалось, ей было страшно заговорить. И только когда врач вышел из палаты, сказав, что через несколько минут он вернется, она еле слышно произнесла пересохшими губами:

— Сынок… Они выпустили тебя…

— Да, мама, они меня выпустили. Я не виноват. Об этом сказал сам следователь.

— Ты видел себя в зеркале? — еле слышно произнесла мать.

— А что, я похудел? — не понимая, что хочет сказать мать, вопросом на вопрос ответил Валерий.

— У тебя седые волосы. Что они с тобой сделали… — К горлу Вероники Павловны подступили рыдания.

— Там очень плохо было, мама, — с трудом сдерживая подступивший к горлу комок, проговорил Валерий. — Ты только не расстраивайся, тебе нельзя… У нас все будет хорошо.

В палату вошел врач и положил пальцы рук на пульс Вероники Павловны. Потом, повернувшись к Валерию, спокойно сказал: