Читать книгу - "Шекспир должен умереть - Валерия Леман"

Утро следующего дня вновь, как по заказу, было солнечным. Мы с Соней легко уложились с завтраком в полчаса, после чего без лишних проблем собрались и ровно в 9.30 уже находились на месте пленэра.

Представьте себе: бескрайняя лужайка, покрытая изумрудной травой, пестрыми звездочками цветков там и тут, слева — изгиб реки, за которой — зеленые поляны и сурово-серые каменные стены замка, безмолвно уносящиеся в небеса. Естественно и натурально, под стенами шли очередные шоу перед несколькими группами туристов: на одной полянке сражались на мечах отважные рыцари, а чуть в стороне показывал свое Шоу сов уже знакомый нам со всех сторон последний романтик Ларри Брайт.

Сказать по правде, моя прекрасная Соня являлась едва ли не лучшей составной прекрасного пейзажа: гибкая, тонкая, синеокая, она стояла перед своим мольбертом, рассеянно перебирая кисточки и краски, настраиваясь на великие труды. Ну, а я, бездельник, беспечно валялся на зеленой травке, жевал стебелек и со счастливейшей улыбкой пялился в голубое бездонное небо.

— Что ни говори, а я доволен нашим знакомством с доброй старой Англией, — неторопливо, словно уже одной ногой в нирване, неспешно проговаривал я свои мысли. — Наверное, потому, что она действительно оказалась доброй и старой — то бишь древней, хранящей дыхание веков.

— Я полагаю, ты уже был в Англии. Разве не так? — небрежно перебила меня Соня, с прищуром глядя в перспективу перед собой.

Я вздохнул — эти слова невольно вернули меня в собственное золотое детство. Боже, как же давно все это было!

— Да, ты права — я был в Англии, будучи школьником средних классов. Помнится, отец устроил нам с сестренкой визит в Лондон, чтобы мы попрактиковались в языке — английский мы изучали в лицее вторым языком после французского.

Я усмехнулся.

— И вот я наяву увидел все эти достопримечательности британской столицы, что мы проходили по теме «London is a capital of Great Britain», — Тауэр и Темза, Сити, музей Шерлока Холмса, площадь Пиккадилли…

Я ностальгически вздохнул.

— Но, знаешь, все-таки тогда я по-настоящему не почувствовал Англию как страну, как особое место на карте. Скорее, для меня это был очередной урок английского языка. И лишь теперь я кожей ощутил неповторимый колорит Великобритании…

На этот раз творческая подруга прервала меня с ноткой легкого раздражения:

— С этим все понятно, можешь не углубляться.

Я едва не поперхнулся. Столь вдохновенно петь гимн вечной Англии и услышать подобный отвод! Это было сродни пощечине.

Я откашлялся:

— Знаешь, если я тебе мешаю творить вечное, могу тихо, как говорится, по-английски удалиться и побеседовать с тем же инспектором Бондом.

Соня только хохотнула.

— Ну, конечно! С этого и надо было начинать: дорогая, мне влом сидеть с тобой на пленэре, я предпочитаю общаться с копом.

Что ни говори, а вот такие резкие повороты женского настроения, боюсь, сделают меня вечным холостяком. Я покорно исполнил роль чернорабочего — притащил на себе все Сонины причиндалы художницы, помог установить этюдник и прочее и прочее. Я даже постарался заполнить паузу романтической прозой, а в итоге оказался неблагодарным неучем, только и мечтающим покинуть красавицу.

Я поднялся с травы, уселся по-турецки и внимательно посмотрел на Соню. Увы, она не почувствовала мой проникновенный взор — как пялилась куда-то в сторону замка, то и дело выставляя прямо перед собой кисточку и многозначительно прищуриваясь, так и продолжала свои фокусы, не удостоив меня и кратким взглядом. Бестия!

— Соня, — я постарался, чтобы голос мой прозвучал значительно, — не могла бы ты уточнить: что конкретно я должен делать, чтобы ты была довольна?

Она так и не соизволила бросить взгляд в мою сторону, ограничившись кратким:

— Немного помолчи.

Я почувствовал, как во мне закипает вулкан, который принялся немедленно тушить — согласно советам мудрых оракулов, широко улыбнулся и постарался возлюбить весь мир, включая и дерзкую художницу.

— Хорошо, я молчу. Если усну — накрой меня пледом.

С этими словами я вновь повалился в траву, представляя себе в красках, как беру Соню поперек тела, достаю толстый кожаный ремень и…

— Это будет настоящий шедевр, — проговорила Соня, по всей видимости, не расслышав мою нижайшую просьбу или попросту ее проигнорировав. — Как душки-совы вписываются в общий пейзаж! Надо бы договориться с этим последним романтиком — неплохо, чтобы он попозировал мне хотя бы пару часиков…

Жизнь груба! Вот так — ты исполняешь все капризы прекрасной дамы, выслушиваешь ее мечты и покорно их исполняешь, но все это не играет и малейшей роли, если у дамы внезапно изменилось настроение. А ведь, прикрикни я сейчас на дерзкую, — глядишь, красотка быстренько прикусила бы язычок.

С другой стороны, есть французская поговорка: «Если женщина не права, извинись перед ней». Так и будем действовать. Я молча поднялся, потянулся, подошел к Соне и чмокнул ее в щечку, потрепав по плечу.

— Прости меня, родная, и за все сразу! Твори, не буду мешать — отправлюсь покуда в помощь инспектору Бонду. Когда творческий процесс завершится — позвони мне, дай знать. Удачного пленэра.