Читать книгу - "Мальтийский крест Павла Первого - Наталья Николаевна Александрова"

в рабочее время, — ответила она, — а если вы придете вечером, там почти никого нет, и я могу провести вас в служебные помещения замка и показать вам странные вещи…

Что-то мне в ее предложении не нравилось. Приключения — это не для меня, во всяком случае так говорит мама. Опять же шляться по пустым помещениям замка… поймите меня правильно, в то, что там бродит призрак покойного императора, я, конечно, не верю, но не помню, говорила я или нет, что я ужасно боюсь темноты. То есть умом-то я опять-таки понимаю, что никакие монстры не выскочат на меня из темного угла, но ничего не могу с собой поделать. Как только я остаюсь в помещении без света, на меня тут же нападает страх. Такой, что сердце с размаху ухает вниз, желудок сводит судорогой, как будто я проглотила комок колючей проволоки, руки становятся ватными, а ноги невозможно оторвать от пола, поскольку к каждой привязано ядро, как у каторжников в Средние века.

Так что никакого желания бродить с Леокадией Львовной вечером по музею я не испытывала.

Но с другой стороны… Бурнус ждет статью, а тут хоть будет что описать! Да и потом — что может случиться со мной в музее? Ну не царит же там кромешная тьма, все же какое-то освещение есть…

Правда, с Верещагиным-то случилось, и случилось самое плохое… но эту неприятную мысль я постаралась отогнать от себя.

— Ладно, — сказала я, — когда и куда мне прийти?

— Приходите к девяти вечера к боковому фасаду со стороны Михайловского сада. Там стоит такая полосатая будка, так я вас буду ждать возле нее… к этому времени в музее уже никого не должно быть.

На том мы и распрощались до вечера. Леокадия отправилась в музей, а я не спеша прогулялась по Михайловскому саду в раздумьях, куда мне идти. Если в редакцию, то скоро конец рабочего дня, и к тому же главный редактор, который раньше в упор меня не видел, отчего-то начал испытывать ко мне интерес, так что вполне возможно, что он снова вызовет меня в кабинет и спросит, как продвигается статья. А мне сказать нечего. Так что лучше в редакцию не ходить. А идти домой.

Правда, мама обязательно спросит, куда это я намылилась вечером, но можно сказать, что к Жанке. Кстати, я позвонила Жанке на предмет подарка, она сказала, что будет в салоне только завтра, чтобы я занесла и оставила у заведующей. Василиса уволилась, и теперь в салоне все тихо и спокойно. Или же завтра она будет с утра, у нее клиентка попросилась к девяти.

Дома я застала только домработницу Валентину, которая удивилась, что я так рано, а также оценила мой обновленный вид.

— Давно пора! — сказала она. — А то ходила, как мымра какая-то, кто тебя бы такую замуж взял?

— Да я замуж не собираюсь… — привычно отмахнулась я.

— А зря! — припечатала Валентина. — Потом спохватишься, да поздно будет. Тебе сколько, двадцать семь?

— Ну да…

— Самое время!

Забыла сказать, что Валентина работает у нас уже много лет и всегда знает, как лучше. Удивительно только, как они ладят с мамой.

Вот кстати…

— Валь, а мама говорит, что я на отца похожа, это точно?

— Ну… — Она посмотрела искоса, потом пошла в мамину спальню и вернулась с фотографией. Это был портрет моего отца в серебряной рамке. Портрет не слишком удачный, какой-то официальный.

Отец смотрел прямо в объектив очень серьезно, без намека на улыбку. То ли освещение было неудачное, то ли фотограф плохой, но видно было, что отец очень устал.

И если вы думаете, что это фото стояло у матери на тумбочке возле кровати, то глубоко ошибаетесь. Где уж нашла его Валентина, я не знаю, но серебряная рамка потемнела от времени.

Я внимательно рассмотрела отцовский портрет и не нашла никакого сходства со мной. Немолодой усталый человек, волосы седые, заметные залысины на лбу.

Я прислушалась к себе и не нашла никаких ростков дочерней нежности. Когда отец умер, мне было шестнадцать лет, но я не помню, чтобы в детстве он проводил со мной много времени. На море мы ездили только с мамой, в выходные его тоже не было. Он много работал, мало бывал дома.

Возможно, я и пыталась в очень юном возрасте как-то приласкаться к отцу, но, судя по всему, эти попытки мои быстро пресекли, и я не настаивала.

Так что смерть отца я восприняла довольно спокойно. Мама, кстати, тоже; во всяком случае, я не помню, чтобы она плакала.

— Тут, конечно, ничего не понять, — сказала Валентина, переводя взгляд с меня на портрет, — тут он немолодой уже. Нужно ранние снимки найти, где он в юности. Вроде бы на антресолях альбом есть…

С этими словами она засобиралась домой, напоследок налив мне тарелку куриного супа. Она варит не бульон, а густой наваристый суп с картошкой и вермишелью, так что получается вместе первое и второе. Вкусно…

Я съела полную тарелку и захотела добавки. Просто удивительно, какой у меня в последнее время аппетит.

Тут в кухню вошла мама, а я и не слышала ее прихода.

Мама, видно, привыкла уже к моему новому образу, поэтому только слегка поморщилась.

— Тебе тарелку поставить? — спросила я, чтобы отвлечь ее.

— Я не хочу есть, — ответила она и налила себе стакан минеральной воды.

— Ах, ну да, ты же в кафе была… — Я отвернулась было, но тут же подскочила на месте, поскольку бутылка воды выскользнула у нее из рук и покатилась по полу, облив мне ноги.

— Что такое?

Мама даже не обратила внимания на то, что уронила бутылку и что вода из стакана льется на стол. Она смотрела на меня… глаза у нее были просто дикие.

— Мам, ты что? — я подбежала к ней. — Тебе плохо?

— Отстань! — Она вырвала свой локоть. — Не трогай меня! Как ты посмела за мной шпионить!

— Что-о? — Я отскочила, потому что испугалась, что она меня ударит. — Да вовсе я за тобой не шпионила, я просто случайно видела тебя, когда мимо проезжала на эскалаторе в торговом центре…

— Да? А что ты там делала днем? Может быть, ты уже давно работу бросила? Может быть, ты уже зарабатываешь чем-то другим, в таком-то виде?

Голос у нее был какой-то чужой — визгливый, надрывный. И сама она выглядела непривычно — вроде бы костюм тот же самый, и макияж ее, но некрасиво кривился рот, и глаза совсем дикие, и смотрят на меня