Читать книгу - "Дочь поэта - Дарья Викторовна Дезомбре"

на форумах. Фотографии — десятки фотографий, если знать, что искать, можно не только по имени и фамилии, но и еще по сочетанию слов: поэты, премии, премьеры (а за двадцать с лишним лет активного существования Всемирной сети случилось много премий и премьер).

О, на такой лихорадочный поиск способны только влюбленные женщины — по кусочку пиджака узнать среди светской толпы, отметить, с кем стоял, с кем выпивал и обнимался, а вот эта дама — она появлялась еще на каких-то архивных фото… И кто же она? Жена номер два? Номер один? Любовница? Следов моей матери, к своему облегчению, я не обнаружила.

Зато стала просыпаться ночью в слезах, вспоминая какие-то детали из прошлого. Проходные мелочи, теперь они отзывались болезненным смыслом, укрупнялись, застилая собой все прочие воспоминания: Двинский был зашифрован там, в самой младенческой глубине моей жизни, подавал мне оттуда тайные знаки. Так на старых фламандских пейзажах из деталей ландшафта складываются огромные монструозные головы. Отцовская любовь ко мне — всеобъемлющая, но странно отстраненная. Его мягкая улыбка, когда кто-то из его друзей врал, как мы с ним похожи. Понимающий кивок, когда он, физик, узнал, что я хочу заниматься филологией, а позже — поэзией XIX века. И его утверждение однажды, в мои пятнадцать: ты сама должна писать стихи, у тебя это в крови. С чего бы? — огрызнулась юная я. И он, смущенный, бормочущий, что по молодости все рифмуют.

Ох, папа, обращалась я ночью к пыльной люстре под потолком, к круглой лепнине розетки. Прости меня, правда всю дорогу была тут, у меня под носом. Но она не нужна была — ни матери, мучившейся (я, по крайней мере, на это надеюсь) чувством вины, ни тебе, страдавшему от своего не-настоящего отцовства. Ни мне. По малолетству — в начале. По причине равнодушия и отвлеченности от реалий жизни — потом.

Да, ночами меня душило чувство вины и отчаяние оттого, что я так и не смогла сказать папе, что мне плевать, плевать, плевать! Что он и есть тот единственный, самый настоящий, самый родной. Но наступало утро, и я прилипала к стулу перед компом, в истовом поиске новой информации про того, другого, которого я никогда не знала. Пальцы, печатая все новые сочетания слов в поисковике, дрожали, как хвост у гончей.

Я чувствовала себя предательницей. Ненавидела себя. Но ничего не могла с собой поделать. Расиновский транспор уже нес меня в своем вихре, а я и не сопротивлялась. Отчего-то забыв, что пьесы Расина неминуемо оканчиваются трагедией.

Глава 11

Архивариус. Осень

— И что ты думаешь о Валиных предках? — мы с регбистом сидели на веранде Нининой дачи.

Из-под плохо подогнанных ставен поддувало сыростью. Выкрашенный темно-бордовой краской пол, стол с протертой клеенкой, старинный тяжелый буфет с покосившимися дверцами. То ли Нина принципиально не берет деньги у сына, то ли сам он отказывается вкладываться в дачное гнездо. Зато Нина приготовила (и затем — вот чудеса! — тактично удалилась) кекс с изюмом и лимонной цедрой.

— А? — Я оторвалась от кекса, нежнейшего, как облако — черт, как при ТАКОЙ материнской стряпне он умудряется оставаться столь мускулистым?!

— Фермерша и фермер? — Костик сидел напротив меня, покачивая ногой в модном «Мартенсе». Несмотря на наступившую осень, испокон веков диктующую питерцам сочетать исключительно все оттенки черного, джинсы на парне были ослепительной летней белизны.

— Хорошие простые люди.

— И скромные притом, — подхватил он.

Я подняла на него изумленный взгляд: мне почудилось, или я уловила нотку сарказма?

— Именно. Тебя это удивляет?

Он ухмыльнулся.

— Мне всегда был подозрителен третий брак моего папа2.

— Ты вообще очень подозрителен…

— Как думаешь, — перебил он меня, — почему он женился на Вале? Все-таки первая его жена была ослепительной красавицей. Вторая — дочь партийного босса. А эта?

— Молодая? — предположила я.

Он покачал головой: нет.

— Послушная, скромная… — начала перечислять я.

— Богатая, — перебил меня он.

— Шутишь? Ты вообще видел, как она одета?

— А ты видела, как одеты ее родители?

Я пожала плечами. Как одеты? Как сельские жители из глухой провинции, вот как.

— Я пробил их фермерское хозяйство по Госреестру, Ника.

— И? — Я глотнула чаю.

— У них полей — больше, чем на пятьдесят тысяч гектаров. Что они там у себя выращивают?

— Пшеницу. — Отставила я чашку. Он открыл калькулятор в мобильнике.

— Положим, урожай — по восемь тонн с гектара. Цена за пшеницу в этом году… Умножаем на — ну, хотя бы пятьдесят тысяч… — И повернул ко мне экран.

— Ну ничего себе! — Я чуть не подавилась своим куском кекса.

— Да, крошка моя. Это тебе не лямку преподавательскую тянуть в универе.

Я откинулась на спинку стула. Наша Валя — бледная моль Валя — миллионерша! Я вспомнила нашу дачку — нет, никакой кричащей роскоши. Двинский вообще был скуповат. Но никогда не экономил на том, что доставляло удовольствие ему самому. Редкие семена для сада. Вкусная еда. Хорошее вино. Даже дачная кухня — никакого сравнения с той, на которой сейчас сидела я. Все было в наличии: сложная плита с обилием функций, японские ножи, навороченная кофемашина. Комфорт. И почему я считала его созданным Двинской теплой аурой? Как же я забыла, что комфорт — дорогое удовольствие? Костик спрятал телефон, самодовольно ухмыльнулся.

— Похоже, пока от меня больше толка, чем от тебя.

— Она собиралась с ним развестись, — тихо сказала я. — Документы уже были готовы.

Костя присвистнул.

— Беру свои слова обратно. А что за документы?

— Понятия не имею.

— Хм. Если в браке нет несовершеннолетних детей, то развод оформляется через ЗАГС, и никаких особенных документов там не требуется.

— Это если нет совместного имущества. Но как теперь выяснилось, наша Валя не бедная приживалка, а миллионщица.

— И если… — медленно начал Костя и остановился.

— И если?

— Если пара идет в ЗАГС по обоюдному согласию. Теперь представим, что папа не хотел расставаться по доброй воле с супругой и ее миллионами… Тогда…

— Тогда у нее появляется повод решить проблему без адвокатов?

Он качнул ногой и пододвинул ко мне тарелку с остатками кекса — мол, ешь, толстуха. Ешь — и слушай умных людей.

— Глянь-ка, Ника. У нас тут, похоже, первый мотив.

— Глупости. Ее бы и так с ним развели. Просто это заняло бы чуть больше времени. Зачем убивать, портить карму?

— Иногда время становится более ценным ресурсом, чем мораль.

Я хмыкнула.

— Тогда бы уж скорее он ее убил, а не она. У нее вся жизнь впереди. Времени навалом. А у него…

Мы оба на секунду замерли, глядя на