Читать книгу - "Мираж черной пустыни - Барбара Вуд"

Мона заметила:

— Да кто угодно мог взять нож в оранжерее и украсть платок из комнаты.

— Я с вами полностью согласен. Но, к сожалению, ваша мать ничего такого не заявила. Она не отрицает, что заворачивала нож в платок, чтобы отправить его в костер, когда сжигают мусор. Фактически, ваша мать ни разу не заявила, что не совершала убийства! И, в-третьих, она не может описать, где была во время убийства, а также у нее нет свидетелей, кто мог бы это сделать. Как вы помните, все быстро заснули.

Тощий мистер Бэрроуз расположился на диване.

— Я боюсь, что в таких случаях решения принимаются на основе эмоций, а не голых фактов. Обвинение будет стараться представить леди Роуз как хладнокровную, жестокую, бессердечную женщину. Они покажут любовную связь в оранжерее как что-то отвратительное, а Валентина выставят в качестве обманутого мужа. Не забывайте, что в жюри будут одни мужчины. И они приговорят леди Роуз к смерти за прелюбодеяние, я вас уверяю.

— Но мы не можем этого допустить, — произнес Джеймс.

— Не можем. Мне придется вылезти из собственной шкуры, чтобы заставить жюри сочувствовать нам.

— А в это время настоящий преступник гуляет на свободе, — заметил Тим.

— Сейчас это не наша забота, мистер Хопкинс. Нам надо сконцентрироваться на том, чтобы доказать невиновность леди Роуз.

Бэрроуз уставился на собравшихся. Знаменитый твердый взгляд маленьких зеленых глаз выдавал силу таланта адвоката, прославившегося победами во многих шумных и скандальных судебных делах. Затем он добавил:

— До того как я завтра переступлю порог зала судебных заседаний, я хочу быть уверен, что у меня есть все факты. Я не хочу сюрпризов. Если вы знаете хоть что-то, чего мне не сказали, или у вас есть какие-то предположения или сомнения, хоть что-то по этому делу, сообщите мне сейчас.

На следующее утро судебное заседание открылось почти в праздничной атмосфере. Центральный суд Найроби стал центром внимания изнывающих от скуки колонистов, которые набились в скромное помещение, заполнили все проходы и даже заняли все свободные места на балконе. Стеклянный купол пропускал рассеянный свет. Некоторые присутствующие добирались из очень отдаленных мест, даже от Мояле. Здесь были фермеры, животноводы, военные, женщины в лучших нарядах, которые обычно приберегались к Неделе скачек. Шум стоял невыносимый, все предвкушали невероятное зрелище. Кенийские обыватели, уставшие от шести лет войны и страданий, последние четыре месяца развлекались сплетнями и слухами, которые подпитывали газетные сообщения с новыми подробностями о «любовном гнездышке в оранжерее».

Незадолго до того как привели обвиняемую, появление еще одной зрительницы вызвало волну замешательства, пока она пробиралась среди африканцев, столпившихся на галерее и расступавшихся перед ней. Когда знахарка Вачера добралась до перил и оглядела зал суда, в нем не осталось ни одного европейца, кто бы ни разглядывал ее во все глаза.

Среди собравшихся не было таких, кто бы не слышал о легендарной представительнице племени кикую: она по-прежнему пренебрегала европейскими властями и оставалась оплотом духовной силы для крупнейших племен Кении. Она возвышалась подобно императрице, оглядывающей своих подданных. Возможно, в другое время белая публика сочла бы ее одеяние странным и неподобающим, но этим утром было какое-то особое значение в том, как выглядела эта женщина, чье высокое, сильное тело было убрано шкурами, увешано четками и ракушками, а выбритую голову переплетали крест-накрест ленточки, также украшенные четками. Это было своего рода послание европейцам. Вачера напомнила им о том, о чем они предпочитали не думать: когда-то эта земля принадлежала ей, они пришли сюда гораздо позже.

Истории о давнем таху, произнесенном на рождественской вечеринке, в свое время просочились в колонки светских сплетен. Некоторые европейцы подумали об этом сейчас, разглядывая знахарку и прикидывая, не пришла ли она полюбоваться на плоды своего заклятия.

Двое Тривертонов погибли, еще троим предстоит…

Главный судья, сэр Хью Ропер, в черной мантии и белом парике появился в зале суда и занял свое место. Затем ввели леди Роуз. Она шла к скамье подсудимых, как во сне, и, казалось, не слышала обвинения в убийстве. Она стояла как статуя, не двигаясь, не мигая. Зал притих, все взгляды впились в хрупкую, бледную фигурку. Многие были слегка разочарованы: внешне она не была похожа ни на прелюбодейку, ни на убийцу.

Поднялся представитель государственного обвинения, чтобы начать свою речь, и в этот момент Роуз повернулась и взглянула наверх, в сторону галереи с африканцами.

Взгляды Вачеры и Роуз пересеклись.

Время словно откатилось на двадцать шесть лет назад. Она снова стоит на гребне борозды с малюткой на руках, перед ней африканская девушка с собственным ребенком за спиной.

Глядя на леди Роуз, Вачера тоже вспомнила тот миг, когда пятьдесят два урожая назад она взглянула на борозду и увидела фигуру в белом, пытаясь понять, что это такое.

Процесс начался.

Суд затянулся на десять недель, на протяжении которых вызывали свидетеля за свидетелем, начиная от простого работника на плантации Тривертонов, который и глаз никогда не поднимал на своего работодателя, и заканчивая членами семьи. Слушали заключения специалистов. Среди них был и доктор Форсайт, патологоанатом, который продемонстрировал, что разрез в ребре по форме совпадает с желобком на лезвии ножа, он же подтвердил после вскрытия, что граф умер от массивного внутреннего кровотечения к тому времени, когда пуля попала в его череп.

Допросили слуг.

— Ты охраняешь плантацию Тривертонов?

— Да, бвана.

— Помнишь, в каком часу проходил по территории в ночь пятнадцатого апреля?

— Да, бвана.

— Можешь назвать время?

— Да, бвана.

— Посмотри на часы в зале и скажи, который сейчас час.

Охранник прищурился и ответил:

— Около обеда, бвана.

Допросы других свидетелей были такими же нудными и маловразумительными.

— Ты портной леди Роуз?

— Да.

— Она приезжала на примерки в Найроби или ты ездил к ней?

— По-разному бывало, зависело от дождей.

В некоторые дни, когда допрашивали садовников или разбирали такие незначительные улики, как письма графа жене, которые он писал ей, когда был на северной границе, толпа редела, даже появлялись пустые места. Но по мере продвижения адвокатов к основному вопросу — адюльтер и само убийство — публика снова прибывала.

На допрос вызвали Нджери Матенге, личную служанку графини. Пока шел допрос, ее взгляд метался между леди Роуз на скамье подсудимых и галереей, где стояла Вачера.

— Вы были со своей госпожой, когда она обнаружила беглеца в оранжерее?

— Да.