Читать книгу - "Хороший, плохой, неуловимый - Николай Иванович Леонов"

мы покинем тебя ненадолго, радость моя? Покажу столичному гостю свой кабинет, чаем с конфетами напою. Есть даже холодный квас, хотите? — обратилась она к Гурову.

Кучеренко подобострастно кивнул:

— Поработаю. Тоже чайку попью.

* * *

— Вы, Лев Иванович, не обращайте внимания на то, какой Деня сейчас. Мы познакомились студентами. Он был одним из лучших на курсе. Специализировался на патологии нервной системы у детей. Прекрасный, талантливый деревенский парень, который подрабатывал санитаром в больнице и ожоговом центре. Никогда не спал. Наши шутили: «Деня — вампир». — Симакова уверенно вела Гурова по длинному коридору с рядами дверей. Полковник старался не смотреть в открытые. — Я сразу влюбилась. А потом с ним что‐то произошло… — Она будто ушла в себя. — Стресс из‐за обгоревшей пациентки. Она, умирая, будто в него вцепилась. Просила держать себя за руку. Говорила только с ним. И — мы, врачи, суеверны, вы знаете — будто его с собой утащила. Он с ее смертью стал совершенно другим. Навязчивые идеи о мертвых женщинах, фантазии. Я какое‐то время мирилась. Даже худела, в блондинку красилась. Даже читала Чарльза Буковски. «Совокупляющаяся русалка из Венеции, штат Калифорния». — Гуров услышал горький смешок. — Дальше падать некуда. Так я пошла в науку, а Деня осел здесь. Так всю жизнь вместе, но врозь и живем. И детей у обоих нет.

— Юлия Чешева помогала ему?

— Да. Как ни странно. — Симакова остановилась у одной из дверей и открыла ее своим ключом. — Проходите. Чаю?

— Да, если можно.

— В наших пенатах нужно. Это я вам как врач говорю. — Она налила кипяток из термопота и достала пакет печенья Mulino Bianco с яблочной начинкой. — Мой личный способ сбегать в Италию. Итак, Юля?

Полковник кивнул, принимая из ее рук кружку с горячим чаем.

— Сначала я отнеслась к рекомендации коллег, которые обращались к ней сами, скептически. Медийная личность. Зарабатывает на «Ютьюбе». И мы, живущие в формате «Сколько раненых в битве крутой».

— «Сколько их в тесноте медсанбатов», — подхватил полковник. Он давно не чувствовал себя молодым и все больше ценил возможность поговорить с теми, кто смотрел на мир глазами исчезнувшей империи и имел опыт долгого спора со «смертью слепой» за хотя бы одну человеческую жизнь.

Симакова улыбнулась:

— Юлия тоже знала эту песню. Вообще, оказалась при встрече «своей». Училась клинической психологии. Публиковалась в серьезных научных журналах по молодости. Я подумала, что смерть Соляйникова ее интересует по этому поводу.

— Почему?

— Она упомянула, что изучала в вузе феномен насилия. А Соляйникова убили с особой жестокостью. Избивали. Связали руки. Резали. На глазах и затылке следы скотча.

Перед глазами Гурова возникли фото из подвала, где нашли тело Лизы Колтовой. Ее убийца тоже убирал клейкой лентой волосы.

— Скажите, ваш бывший муж когда‐нибудь упоминал необычное украшение Юлии?

Симакова понимающе улыбнулась:

— Серьгу в виде юнгианской тени?

Гуров кивнул.

— На сеансах Юлия говорила пациентам, что направление работы с ними ей нашептывают их тени. И что с годами она поняла, как важно, общаясь с кем‐то, не упускать из виду его тень. И контролировать ее. Как в пьесе Евгения Шварца, помните?

— «Тень, знай свое место», — процитировал Гуров.

— Вот именно.

— Денис Павлович замечал, чтобы Юлия боялась кого‐то?

— Пожалуй, нет. Но не забывайте, что он невролог. Потому, я уверена, безошибочно заметил ее глубокую зацикленность на парафилиях. Эта тема была важна для Юлии не только по долгу службы. А каким‐то образом касалась ее самой.

— Что ваш муж делал в день ее гибели?

— Чинил мою посудомоечную машину. Засор фильтра. Ушел под утро. Мы всегда болтаем подолгу. Деня — интересный человек. И безобидный, как никто. Будь это иначе, я бы своей жизнью жила давно.

* * *

Оказавшись на улице, полковник буквально почувствовал, как свежий воздух прогнал из него кислый запах морга. Вокруг были живые люди, а последние впечатления убедили сыщика, что это уже хорошо.

Он купил в Corto Coffee чай с ежевикой, можжевельником и мятой и дошел до палатки с пончиками в корочке из корицы и сахара. Наступило блаженство, которое по извечному закону подлости прервал рабочий звонок.

— Лев Иванович, здравствуйте! — заговорил Банин. — Выхожу из архива.

— Давай к делу!

— Я понял. В общем, в подвале, где нашли Лизу, когда‐то зависала группа скинхедов, деятели которой давно ушли в места не столь отдаленные или на тот свет.

— Как старые банды бритоголовых связаны с расследованием убийства, за которое взялись твои сокурсники, или делами, которые были в разработке у Колтовой?

— С ее текущей работой — никак. А со смертью преподавателя из картотеки Штолина — очень. Доктор наук, профессор, преподаватель факультета психологии СГУ Алексей Анатольевич Соляйников знаменит прежде всего публикациями по большому американскому гранту, который в конце девяностых взяли регионы, в том числе саратовская группа. Еще участвовали Волгоград и Воронеж.

— Города, гремевшие на всю страну из‐за преступлений на основе межрасовой и межэтнической ненависти, — вспомнил полковник.

— Все так. Соляйников составлял групповой психологический портрет членов областного движения крайних расистов.

— Есть какая‐то связь с известным психологом Юлией Юнг? То есть Чешевой, — спросил Гуров, понимая, что фамилия Соляйникова ему знакома, Юля о его смерти не забыла за все эти годы и даже пыталась что‐то там выяснять. Данные, сброшенные Симаковой на его почту, полковник посмотреть не успел.

— Да вроде никакой, — озадаченно ответил Банин.

— Тогда она была еще Новиной. — Гуров представил сделанную синими чернилами подпись на обложках спасенных с дачи Анны Федоровны студенческих тетрадей.

— Юлия Новина есть в перечне авторов главных грантовских публикаций. Значит, входила в состав исследовательской группы, которой руководил Соляйников.

— Сколько в ней еще человек?

— По разделу «Об авторах» я нашел шестерых. Дина Яковлевна Соколова, Радомир Ярополкович Грецев…

— Скрепно.

— Да уж. Лидия Кирилловна Полетучая, Егор Иннокентьевич Слепокуров, Иван Константинович Рюмин и Максим Борисович Тевс.

— Юлия Чешева была похищена и убита около двух недель назад. Близкие утверждают, что она готовилась начать крупный проект о моральном разложении какой‐то известной личности. И опасалась человека, который жил, не скрывая своей юнгианской тени.

Банин с его психологическим образованием был заинтригован.

— Отследи, как сложилась карьера этих шестерых, — предложил Гуров молодому коллеге. — Может быть, кто‐то стал светилом науки, начав с убийства руководителя из альма‐матер и Юлия хотела его разоблачить?

— Как скажете.

— Что с Глебом?

— Плохо. Но держится. Боюсь, как бы не потерял контроль на допросе у Брадвина.

— Это мы еще посмотрим, кто кого.

— Я бы поставил на Глеба, если бы не видел, в каком он состоянии. И не знал Брадвина.

— Я бы поставил на Брадвина в любом случае. Передай: пусть держится Глеб.

— Так точно!

Гуров повесил трубку и