Читать книгу - "Гром над пионерским лагерем - Валерий Георгиевич Шарапов"

— Очень хочу домой, да.

— Вот и поедем, все вместе. Деньги — это моя забота, но главное — выправить документы, чтобы спокойно ожить.

Наталья напряглась:

— Как выправлять думаешь?

— Как и всегда. Только вот клише я не нашел, а ведь у вас были.

— В самом деле?

— Были, были. По ним и выправлю. И тебе, и мне, и Соне новую метрику. А то Палкина, что за хамская мерзость.

— Странно, я никогда их не видела.

— А ты вспомни.

— А ты сам разве не можешь?

Целуя ее, Князь покаялся:

— Родная, у меня не такие ловкие пальцы, как у вас. Даже вон, с вождем не могу сладить, а тут целый паспорт.

Наталья, отстранившись, поднялась. Приводя себя в порядок, напомнила:

— Соня скоро вернется. — И, махнув юбками, как лиса хвостом, убежала.

«“Нет” не всегда значит “нет”, скорее — не сейчас». — Князь потянулся, зевнул и перевернулся на другой бок. Ничего. Уж что-что, а ждать он теперь умеет. Но активно.

…Андрей проснулся глубокой ночью, как привык. Прислушался — в доме тихо. Ополоснув лицо и взбодрившись, отправился в свой тайный «кабинет».

Логово хитроумного «папеньки» он нашел, потому что предположил, что оно обязано быть, и целенаправленно искал. Долго ли коротко, но его внимание привлек этот шкаф у стены, противоположной входу, прикрепленный в распор между полом и потолком, заставленный разным хламом. Нормальная хозяйка давным-давно это бы все выбросила, но Наталья надышаться не может на все, что связано с «папенькой», так что даже его бардак занавесила свеженькой-накрахмаленной простыней и оставила как есть.

Князь, одернув эту занавеску, рассматривал полки, заставленные банками с олифой, пузырьками со скипидаром, лаками, клеем, коробочками с пигментами. Тут же валялась какая-то мелочь, которую можно видеть на любом блошином рынке, на рогожках — кованые гвозди, бляхи, сломанные подсвечники, венерки с обломанными руками, какой-то японский нож с красивой ручкой, но ржавый и с зазубринами. Все поверхности были задействованы, даже с торцов свисали гроздьями различные кисточки, лупы, линейки, рейсмус… и тут как раз глаз выхватил знакомый предмет. Вроде бы обычный ключ, на половину ладони, с тремя зубцами разной длины — и в точности такой, как на миниатюре из грамоты князя Андрея Боголюбского из Румянцевского собрания. Правда, там он был спрятан куда надежнее — в орнаменте среди переплетенных букв. Князь невольно хохотнул: «Ключ разумения. Введенский, вы серьезно? Вы кому такую подсказку оставили, неужто недоразвитой сестрице?»

Ключ висел на уровне нижней полки. Князь, опустившись на колени, сгреб с полки все добро на пол, снял полку и, простукав заднюю стенку, быстро нашел пустоту. Сам лаз был узкий, надо было ползти, но всего-то полметра. Внутри под землей обнаружился подвал два на три метра, довольно низкий — приходилось нагибаться, но сидя было просторно. Стены отделаны кирпичом и выкрашены известью, пол под деревянным настилом, но с щелями, можно сливать вниз, прямо на глину. Было душно, но терпимо, вентиляция была, и даже стояло ведро с негашеной известью для поглощения испарений.

Князь затеплил керосинку за толстым стеклом, все осмотрел, обнюхал, остался доволен. Все было сделано по уму.

Он работал теперь по ночам, когда Наталья наконец дорисовывала свои индийские веселые картинки… нет, честное слово, вот лгунья! Перо у нее быстрое, точное, чертовски талантливое, ей любую стилизацию создать — на раз плюнуть, левой рукой и не глядя. А как ломается, как набивает себе цену, припоминает все обиды, заставляет умолять — знакомо, все знакомо. Андрей даже пожалел эту директрису.

Хотя жалеть надо было себя, он все обшарил — и ни следа клише не нашел. А они были, ведь как-то себе документы «папенька» выправлял. Заново попытаться сделать Андрей не решался, подработать готовую форму еще куда ни шло, но создать что-то заново — нет, не сможет.

Надо любой ценой вырвать у ведьмы клише. Паспорт нужен срочно и позарез, и не столько для того, чтобы со всем табором махнуть в Крым. Ему не жалко, может отвезти, только пусть там и остаются, а ему дорога на Константинополь, а там в Марсель, а там как Бог даст.

Конечно, Наталье этого знать не положено, заподозрит — и все пропало, может и сдать, как уже было. Что за баба? Ведь она его обожает, это бесспорно. Хороша гадина. До боли в печенках красивая, но лживая, двусмысленная, хитрее лисы, упрямее ослицы. Какие слова говорит, как тает в руках, плачет от счастья, лепечет глупо, по-бабьи, приводит в дикий восторг — но ни гу-гу о деле.

Что ж, пободаемся, кто упрямее. Пока сыт, крыша над головой, кровать и прочее… «Все придет к тому, кто умеет ждать. Обождем, а пока займемся хлебом насущным».

Андрей затеплил керосинку, не опасаясь демаскировки. Окна на этой половине лично им были заколочены и занавешены самым толстым одеялом, которое удалось отыскать в курятнике. Детское одеяло. У Натальи тут какая-то баба с ребенком квартирует. Что за тетка, когда вернется? Хотя, когда бы ни собиралась, ему это на руку. Приедет квартирантка, а тут занято — скандал выйдет, чужой человек на твоей площади, шутка ли? Дойдет до ментов, а Наталье это точно ни к чему. Пусть и с этой стороны ее поджаривает.

Так, об этом потом. Для тонких работ первым делом надо очистить голову, чтобы руки не дрожали.

Он проник в «кабинет», прикрыл за собой лаз. Устроился за столом, положив на столешницу надежно локти. Клише для десятирублевок требовало доработки. Еще в прошлый раз ему показалось, что портрет вождя получился неидеальным, надо доработать контуры, скорректировать глубину линии. Да и цвета теперь ему не нравились, серый для портрета получался, на его искусствоведческий глаз, чрезмерным, кричащим.

«Цвета-то нестрашно, — решил он, — пообтрется, походит по руками и полиняет. Это мне видно, другие и не различат. А вот глаз. Ну-ка…»

Князь натянул лист бумаги на клише, осторожно нанес краску, следя, чтобы она равномерно заполнила все углубления, затем аккуратно опустил сверху второй лист, читая про себя «Отче наш», чтобы не торопиться, начал катать валиком. Он ведь спокоен, спокоен абсолютно, почему же стучит в ушах, как в шахте?

Наконец он отделил бумагу от клише, осмотрел новенький оттиск, влажный, блестящий. «Вроде ровно? Нет, картавая сволочь, снова косит, и серый… ну яркий он, аж глаз режет. Дерьмо пигменты, точности не жди. Но на это-то как раз плевать. А вот косоглазие исправлять надо».

Упрямый этот ленинский прищур, проще оказалось сымитировать водяные знаки, чем исправить изъян вождя мирового пролетариата. И снова Князь