Читать книгу - "Книга воздуха и теней - Майкл Грубер"

Бегло оглядевшись, Крозетти заметил еще двоих. Он старался не таращиться на них, но боковым зрением отметил, что они в кожанках, крупные и решительные. Подойдя к стойке, он вручил клерку заранее заготовленную записку:

Пожалуйста, не называйте моего имени. Я хочу избежать встречи с людьми, которые ищут меня. Спасибо.

В записку он вложил двадцатифунтовую банкноту. Клерк, молодой азиат, встретился с ним взглядом, кивнул, в молчании совершил все необходимые формальности и в конце лишь сказал:

— До свидания, сэр. Всегда рады вам.

Крозетти открыл сумку, достал оттуда плащ, кашне и шляпу, которые втиснул поверх Кэролайн, и надел их на виду у бандитов, скользнувших по нему взглядами безо всякого интереса. Гангстеры смотрели на главную лестницу и аварийный выход в другом конце вестибюля. Он подхватил сумку и прямо мимо них вышел на улицу. Там уже ждал «мерседес», заказанный по Интернету, а позади него — «даймлер». Прислонившись к «даймлеру», курил еще один головорез. Водитель «мерседеса», сикх в белом тюрбане, помог Крозетти загрузить сумку в багажник. Крозетти уселся и велел ехать в ближайший универсальный магазин. Водитель привез его на Темпл-сквер, где находилась целая галерея магазинов, живо напомнивших Крозетти маленькие американские городки. Это вызвало у него ощущение смутной печали.

Вернувшись с покупками к автомобилю, он попросил водителя открыть багажник. Кэролайн со стонами вылезла оттуда, и он помог ей устроиться на заднем сиденье. От нее пахло сыростью, брезентом и нестираной одеждой. Когда автомобиль тронулся, Крозетти вручил ей сумку с покупками. Она принялась рыться в ней.

— Ты всегда покупаешь мне одежду, Крозетти. И нижнее белье. Это, наверно, возбуждает.

— Просто люблю чистоту. Это мой недостаток. Ну, как тебе?

— Отвратительно. Я буду похожа на старлетку или неумелую шлюху. И что это за парик в стиле Долли Партон.[91]Я думала, надо стать незаметной.

— Вот ты и станешь незаметной, поскольку обычно носишь черное и волосы у тебя темные. Одевайся.

Она заворчала, но послушалась — натянула сиреневый свитер, обтягивающие желтые джинсы, белую парку большого размера с воротником из искусственного меха и ботинки.

— Все подходит, — заметила она. — Я поражена. А это что такое?

— Косметика. Ну-ка, посиди спокойно.

Пока автомобиль ровно мчался по шоссе, Крозетти нанес на лицо Кэролайн тональный крем, густо подрисовал фиолетовым глаза, а губы подвел темно-красным. После чего продемонстрировал ей, как она выглядит, в маленьком зеркальце (зеркальце он тоже купил).

— Эй, морячок, не хочешь поразвлечься? — спросила она, глядя на свое изображение. — Крозетти, где, черт побери, ты этому научился?

— У меня три старшие сестры, и я принимал участие во многих очень, очень малобюджетных фильмах. И не благодари меня. Перед вылетом Мишкин дал мне карточку «Американ-экспресс».

— И куда мы направимся с мишкинской карточкой «Американ-экспресс»?

— В Касабланку. Мы направимся в Касабланку… на воды. Я тебя приглашаю. Нужно отсидеться, пока все уляжется. Будем изучать шифрованные письма Брейсгедла и вычислять, куда они приведут нас. Если приведут куда-нибудь.

— А если в аэропорту у них тоже свои люди?

— Маловероятно. Мы скрываемся не от правительства или Джеймса Бонда. Это шайка местных гангстеров. В данный момент они, скорее всего, уже ворвались в нашу комнату, увидели груду одежды, книг и осознали, что их провели. Они поймут, что мы поехали в аэропорт, потому что видели, как я садился в лимузин аэропорта. Они пустятся в погоню, да, но мы выкарабкаемся.

Она вздохнула, откинулась на мягкую кожу сиденья и закрыла глаза. Он взял ее за руку — теплую и влажную, как у ребенка, — и тоже закрыл глаза. Машина мчалась на юг.

Шестое шифрованное письмо (фрагмент 4)

…вытащил из своего шкафа рукопись, говоря, ты должен сжечь это. Я почти донес ее до огня, но под конец не смог, не знаю почему, это было для меня все равно что убить ребенка. Ведь я любил его и понимал, что он очень любит эту пьесу. Но словами я выразить этого не мог, просто чувствовал сердцем. Вместо этого я сказал, может, лучше спрятать ее как доказательство подлого заговора. Он долго смотрел на огонь в молчании и пил, а потом говорит, это мысль, мой Дик, счастливая мысль. Мы не сожжем ее, мы ее утопим, кто знает, может, она всплывет из воды в грядущие времена, когда люди будут смотреть на эти события другими глазами. Потом он смеется и говорит, думаю, только эта бедная несыгранная пьеса и останется от Уилла на века, вот умора. Нет, говорю я, потому что толпы ломятся на ваши пьесы, потому что вы лучше всех создаете комедии. На это он состроил гримасу, словно проглотил кусок гнилой рыбы, и говорит, о чем ты болтаешь, Дик. Какие пьесы. В прошлый вторник они подняли крик, подавай нам что-нибудь новенькое, это мы уже видели. Плевое дело, разжечь любопытство мелкого люда. Другое дело создать вещь, полную воздуха и теней. Нет, если человек хочет жить после того, как его кости сгниют в земле, он должен из своих мозгов вытянуть что-то более весомое, эпическую поэму или историческую драму. Или из своего семени произвести на свет сына. У меня нет исторических пьес, эпических только две, и те слабые. Имей я земли и богатство, я, может, стал бы вторым Сидни или Спенсером, но с самой юности я должен был зарабатывать и зарабатывать. Когда карандашом работаешь только ради денег, получается Ничто. А мой сын мертв.

Больше той ночью мы об этом не говорили. Позже мы отправились в Уорвикшир, путь был нелегкий из-за зимы, все измучились, но прибыли в Стратфорд 18 февраля. Пошли в некоторое место и в безопасности спрятали там пьесу. Где это, я записал шифром, известным только мне и м-ру У. Ш., не этим шифром, мой лорд, а новым, который мы придумали вместе с У. Ш. Он сказал, скроем это в том, что мной написано, и мгновенно написал мне ключ. Здесь указано направление, и любой человек, у которого будет это, а также ключ и умение рассчитывать расстояние, как тут сказано, сможет найти место, где покоится пьеса.

Мой лорд, если вам нужна пьеса о Марии Шотландской, пошлите всего лишь слово, как я во всем должен подчиняться вашим желаниям. Я самый преданный и ничтожный слуга вашего лордства.

Ричард Брейсгедл. Лондон, 22 февраля 1611.