Читать книгу - "Человек без собаки - Хокан Нессер"

Эва прокашлялась.

— Он… среди всего прочего подрабатывает ночным портье в отеле «Чимлинге». Хотел позвонить в полицию раньше… говорит, даже звонил, но связь прервалась. Это, вообще говоря, безобразие, надо поставить вопрос…

— Что он хотел? У меня в тарелке остывает яйцо.

— Крутое?

— Крутое. Давай к делу.

— Крутые яйца надо есть холодными. Потом объясню почему. Так вот, этот самый Олле Римборг дежурил в отеле ночью, когда исчез Хенрик Грундт. В ночь с двадцать первого на двадцать второе декабря…

— Я знаю, когда исчез Хенрик Грундт.

— Вот и хорошо. Итак, Олле Римборг в эту ночь дежурил, и он утверждает, что Якоб Вильниус в три часа ночи вернулся в отель.

— Что?!

— Повторяю для непонятливых. Олле Римборг, ночной портье отеля «Чимлинге», сегодня утром в разговоре с полицейским инспектором Геральдом Мелльбергом по прозвищу Молльберг сообщил, что Якоб Вильниус, который уехал в Стокгольм незадолго до полуночи, до Стокгольма не доехал, а вернулся в отель в три часа ночи… в ту самую ночь.

— Что за бред ты несешь?

— Вот именно. Что за бред я несу? Или, вернее, что за бред несет Олле Римборг?

Гуннар Барбаротти долго молчал.

— Это может ничего и не значить.

— Полностью с тобой согласна. Но… если это значит что-то, то…. что это значит? Попробуй ответить на этот вопрос, а не на вопрос, значит ли это что-то или нет.

— Спасибо за разъяснение. А потом… а потом они оба рано утром уехали в Стокгольм?

— Оба три. Инспектор забыл про Кельвина, а в остальном совершенно прав. Они уехали из отеля без четверти восемь.

Инспектор Гуннар Барбаротти с отвращением посмотрел на лежащее перед ним яйцо. Если бы у меня в крови циркулировало хотя бы на стакан меньше красного вина, подумал он, я наверняка соображал бы лучше. Куда это все нас ведет?

— Куда это все ведет? — спросил он вслух. — У тебя было время подумать?

— Четверть часа. Даже больше — минут шестнадцать. Но все равно мало, так что анализ еще не готов.

— Он сказал что-нибудь еще, этот Олле Римборг?

— По-моему, это все…

— Но ты сама с ним не говорила?

— Нет. Только с Молльбергом.

— А с чего он вообще позвонил? Может быть, Якоб Вильниус как-то странно вел себя в ту ночь?

— Нет… не думаю.

— Не думаешь?

— Не думаю. Но сам факт… уехал в двенадцать, вернулся в три, опять уехал в восемь, и все это в ту ночь, когда исчез племянник жены… я бы тоже позвонила. К тому же намного раньше. Хотя момент он выбрал удачный — ты как раз в Стокгольме и ешь крутые яйца. Но ты, должно быть, уже поговорил с господином телепродюсером Вильниусом?

— Только с его женой, — признался Гуннар Барбаротти.

— Вот как? Тогда имеет смысл поговорить и с ним… Может быть, его бывшая жена в чем-то права…

— После ланча я его из-под земли достану, — пообещал Барбаротти. — Кстати, у тебя есть номер этого Олле Римборга?

Записав номер, он нажал кнопку отбоя и одним ловким движением снес «голову» у полуостывшего яйца. Я, собственно, так и намеревался… но что все это может значить?

Что?

* * *

Лейф Грундт нервничал.

— Что значит, не знаешь, где он? — чуть не крикнул он в трубку.

— Наверное, в поезде, — сказала Берит Спаак. — Успокойся, ради бога. Или лежит и спит у этого своего приятеля. Еще только десять часов.

— Четверть одиннадцатого! В Сундсвале, по крайней мере… А телефон этого приятеля он оставил?

— Нет… сказал только, что его зовут… по-моему, Оскар.

— По-твоему, Оскар? Берит, ты в своем уме? Ты что, не могла толком узнать, у кого он собрался ночевать? Мобильник у него молчит…

— Ну и что? Аккумулятор сел, мало ли что… Что с тобой, Лейф? Если уж ты так за него боишься, зачем вообще отправлял паренька в Упсалу? Сидел бы и сидел в Сундсвале. Мальчику пятнадцать лет, он попросил разрешения переночевать у своего приятеля… что здесь такого?

— Он ничего мне не говорил об этом…

— Не говорил? А мне говорил… Так что это твоя проблема, а не моя.

— Спасибо, дорогая! Неужели ты не можешь сообразить, что я волнуюсь? Ладно… узнать бы только, каким поездом он поехал. Я хочу встретить его на вокзале.

— Скорее всего, он уже едет. Ты же знаешь, в поезде попадаются зоны без покрытия. Кстати, как Эбба?

— Так же, как и раньше…

Лейф повесил трубку и остался стоять у письменного стола. Так же… Эбба чувствует себя так же, как и раньше… Так же ли?

Еще один вопрос без ответа.

А что вообще в их семье так же, как и раньше?

Он отправил Кристофера в Упсалу из-за Эббы. Берит правильно сказала — не отправлял бы. Раздражаться не на кого, разве что на себя самого.

Если быть честным — все обстояло совсем не так, как он пытался убедить Берит. На самом деле он не волновался из-за Кристофера. У него просто не было сил волноваться. Чувство долга, это самое умение «продолжать мочь», постепенно вытекало из него, как вода из дырявой бочки. Быстро и нелепо. Все вокруг рушилось — остановить разрушение, удержать падающие стены он уже был не в силах, он не в силах был даже думать и поступать, как обычно… Он привык, задумав что-то, доводить дело до конца… и вдруг с ужасом обнаружил, что и задумывать-то нечего. А что можно задумать, что довести до конца?.. Сын бесследно исчез, а жена медленно погружается в мрачный омут безумия…

А вчера эта самая безумная жена позвонила и сказала, что ее беспокоит Кристофер и она хочет с ним поговорить. Лейф объяснил, что мальчик заканчивает практику в Упсале, на что Эбба потребовала, чтобы Кристофер немедленно вернулся домой. Он пытался что-то возражать и в конце концов ограничился туманным полуобещанием… а что он, собственно, обещал? Позвонить Кристоферу, поговорить с ним, убедиться, что все в порядке.

Что он вчера вечером и пытался сделать — каждые полчаса и с одним и тем же результатом. Вернее, без всякого результата. Мало этого, он несколько раз звонил Берит и по домашнему телефону, и по мобильнику — никто не отвечал.

Как выяснилось утром, никто и не мог ответить — Берит с Ингегерд были у соседки на вечеринке вскладчину: гости сами принесли с собой еду и веселились до половины первого. Мобильник? А зачем ей там мобильник — Ингегерд же сидела рядом с ней весь вечер.

Ночью Лейф Грундт почти не спал.

Он отошел наконец от стола и посмотрелся в зеркало. Он и выглядел как человек, который ночью почти не спал.

Мне сорок два… а этому одутловатому типу с землистой кожей как минимум пятьдесят пять.