Читать книгу - "Новый век начался с понедельника - Александр Омельянюк"

– «Вань! Запомни! Комплексующий человек никак не может быть умным!».

И это комплексование было естественно связано с недостаточностью его воспитания, или, вообще, отсутствием оного. Хотя Иван Гаврилович считал себя культурным и воспитанным человеком, о чём он говорил почти на каждом углу, но на практике это никак не подтверждалось.

– «Блажен, кто верует, что он безгрешен!» – говорил по поводу Гудина Платон.

Как ни старался приспособленец Гудин быть культурным в общении и лояльным к коллегам, всё равно, нет-нет, да и проявлялась его поганая сущность. На его навязчивое высказывание, что он культурный, Платон однажды раздражённо возразил:

– «Ванёк! Из тебя культура так и пре…. Ты, прям, рыгаешь ею из себя!».

В воспитании и характере Ивана явно прослеживалось женское начало. А черты, присущие мужскому началу, явно отсутствовали.

Поэтому для него были характерны излишняя болтливость и склочничество.

По этому поводу Платон ему советовал:

– «Вань! Я смотрю, тебе очень трудно молчать, когда тебя не спрашивают! Отдохни! Ты вовсе не обязан высказываться по любому поводу. Учти: многословие, ровно, как и словоблудие – первый признак старости! Имей выдержку! Не давай ответы на незаданные вопросы!».

Иван Гаврилович был ещё и очень мелочным человеком.

Как в смысле что-то получить, задарма урвать, или просто утащить, утаить, украсть. Так и в смысле обсуждения проблем, мелких деталей, придирок, склок и прочего.

Мать Гудина была представительницей среднего партийного звена. Но, как ни странно, сам Иван в молодости от этого очень комплексовал. Ему очень хотелось быть в элите советской молодёжи.

Но, из-за отсутствия должного интеллекта и скверного характера, а вовсе не за его происхождение, тем более должности матери, эта молодёжь не признавала в нём своего.

На этой почве у него также развился комплекс неполноценности. Внешне это проявилось, прежде всего, в стремлении лучше одеваться. Ведь недаром по одёжке встречают. Ему приходилось надеяться хотя бы на это.

А также в пренебрежительном, даже барском отношении к тем, кто, по его мнению, стоял на более низкой ступени социальной лестницы.

Пытаясь втереться в слои элиты, он научился заискивать перед её явными представителями, как, впрочем, позже и перед начальством.

Это, как раз, и выдавало в нём простолюдина.

В своём стремлении угодить всем выше него стоящим по должности и социальному статусу, он полностью потерял своё лицо, а точнее приобрёл новую лицемерную маску, прозванную Платоном «Табаки», которая накрепко приварилась к физиономии Гудина. В попытках показать свою значимость и поднять свой авторитет он весь просто извёлся.

То он называл себя кандидатом медицинских наук, доцентом, хотя последним никогда и не был.

– «Вот, видишь, как я с моим академическим образованием говорю!?» – пытался он что-то объяснить Платону.

– «Ванёк! Ну, ты же ни в каких академиях не обучался! А по твоим высказываниям, в лучшем случае, ты обучался в школе злословия!» – парировал тот.

То рассказывал о своих многочисленных сексуальных успехах с молодой, на семнадцать лет младше него, сожительницей Галиной.

А это в его возрасте было весьма сомнительным и лишний раз подтверждало любимую его известную поговорку: у кого что болит, то тот о том и говорит!

Причём он очень забавно упрекал в этом Платона, намекая на его несостоятельность в половом плане, мотивируя свои выводы частыми разговорами последнего о сексе, безапелляционно и громогласно, во всеуслышание, с умным видом знатока секса и психологии, заявляя при этом:

– «Кто сексом регулярно занимается, тот о нём и не говорит, а молча делает своё дело! А у того, кто всё время говорит на эту тему, значит есть сексуальные проблемы! У кого что болит, тот о том и говорит!» – победно и радостно, даже немного злорадно, заключал он свою, как ему казалось весьма умную и убийственную, тираду.

На что Платон, не будучи таким фанфароном и догматиком, как Гудин, смело возражал ему:

– «Так по твоему получается, что люди говорят только на волнующие их темы? Это далеко не так! Даже наоборот! Любому человеку свойственно скрывать свои проблемы от окружающих, тем более сексуальные. А у кого их нет? Чего ж им тогда стесняться и бояться, и неуместно, как ты, прикрываться пословицами и поговорками?!».

Такие аргументы Гудину крыть было нечем.

– «А вообще, следуя твоей логике, получается, что всё, что ты здесь про себя и свои успехи нам рассказывал, это лишь только твои мечты, а не реальность! Как ты же сам и говоришь: у кого, что болит, тот о том и говорит!» – убийственно резюмировал Платон.

То Гудин гордился, а иногда и просто имитировал свою способность к ухарской выпивке, после чего долго и мучительно приходил в себя.

То хвалился своими связями с сильными мира сего, намекая при этом, что многие из высокопоставленных, но жалких, их жоп неоднократно проходили через его очень умелые ручки.

– «Наверно Гудин, как агент влияния, испортил не одну высокопоставленную жопу?!» – поделился Платон с Марфой опасением о здоровье некоторых представителей руководства страны.

А на предложения проктолога самому Платону проверить теорию на практике, тот ответил садисту Гудину:

– «Хоть с твоим пальцем и знакомы жопы многих высокопоставленных людей, но я бы, всё-таки, поостерёгся, и не дал бы тебе осквернять свой анус!».

– «А то потом три дня срать не наладишься!» – подбила итог Марфа.

Однако Иван Гаврилович забывал при этом, что последние годы работал порученцем, а фактически служил «шестёркой», к тому времени уже у одного из известных академиков РАМН, якобы его друга, Апалькова А.И.

Сначала Иван Гаврилович был аспирантом у кандидата наук, будущего академика. Затем длительная совместная работа постепенно сблизила не только их самих, но и их семьи.

К тому времени у Ивана Гавриловича родился третий сын – Иван.

Жена Гудина, Валентина, часто вертела хвостом перед видными мужчинами, в том числе и перед Александром Ивановичем Апальковым. Тот тоже выказывал ей знаки внимания.

В конце концов, Гаврилыч бросил свою жену, ставшую ему явно не по зубам, а проще говоря, ни по внешности, ни по зарплате, ни по статусу.

Потом жизненные пути коллег несколько разошлись. Александр Иванович резко пошёл в гору, сразу заметно дистанцируясь от своего, далеко не лучшего ученика.

Гудин же остался прозябать на вторичных должностях в институте. Но увиденные в Иване Гавриловиче подходящие черты характера – чинопочитание, преданность и заискивание, нечистоплотность и лицемерие, и другие, наряду с постоянной моральной зависимостью от шефа – заставили академика держать несостоявшегося доцента на коротком поводке, иногда используя его как порученца по щепетильным вопросам, коих с каждым годом становилось всё больше и больше.