Читать книгу - "Русский - Юрий Костин"

Таблички, найденные в тайге, воспроизводят один из вариантов книги «Исход», в которой содержатся заповеди, полученные Моисеем на горе Синай. Поэтому не исключено, что ваша теория, Сергей Самуилович, верна, и мы имеем дело не с пришельцем из космоса, а с умело «подброшенным» посланием человечеству из его же прошлого.

Вопрос: отчего надо таким экстравагантным способом напоминать людям о полученных на Синае законах, которые по сути являются основой современных представлений о нравственности? Быть может, дело в том, что у науки появились претензии вселенского масштаба и некоторые ученые уже мнят себя богами? Вспомним хотя бы пресловутый коллайдер, где пытаются на полном серьезе воспроизвести модель Большого взрыва…

— Вы считаете, нас просят остановиться, пока не поздно? Хорошо еще, что предупреждают, верно? Строителя Вавилонской башни Нимрода и его последователей Бог взял да и рассеял по всей Земле без предварительного уведомления.

— Прекрасная аналогия. Начинаешь сомневаться в божественном авторитете — получи потоп или утрату взаимопонимания между народами. Отвечаю на ваш вопрос: думаю, нас действительно предупреждают. Жаль только, тексты многосмысленны, и Плукшин в какой-то момент теряется в догадках и путается в собственных умозаключениях. Правда, я отдал дневник, не успев прочесть его до конца…

— Отдали Ушакову? — Сосновский пристально глядел на Тихонова.

— Ему, — вздохнул тот.

— И таблички у него?

— Надеюсь.

— Как это?! То есть они у него все-таки были?

— Были, были или есть… А этот ваш агент ЦРУ очень сильно интересовался находками?

— Да, очень, — Сосновский заметно разволновался, в голосе зазвучали нотки негодования. — Что ж вы сразу-то не сказали про таблички?

— Погодите вы, — остановил его Тихонов. — Человек в беде. Все из-за ваших табличек…

— Можно подумать! Вернули бы их в Центр, да и не было бы проблем.

Они замолчали. Наконец Тихонов, как бы размышляя вслух, заметил:

— Вот если бы Куликов оставил еще какие-то более подробные записи! Может, попробовать порыться в спецархивах? В Академии наук? На фронте он мог вести дневник… Надо же, такого ученого — и отправили на фронт…

— Слышал я, — мрачно проговорил Сосновский, — он добровольцем на фронт пошел, а потом попал в плен, где и скончался.

— Интересно… — проговорил задумчиво Александр Валентинович. — Немцы-то понимали, кто у них в лагере сидит? Если да, не исключено, что у них могли остаться его записи. Все-таки смущает меня нездоровый интерес американцев к «скрижалям». А вдруг они знают про них такое, что нам неизвестно? Особенно принимая во внимание, сколько денег предлагали американцы за таблички Привольскому. Ну, может, предлагали и больше, но мне он назвал именно такую цифру, когда вербовал к себе в подельники.

— Много денег? — с праздным безразличием в голосе поинтересовался Сосновский.

— Не могу точно вспомнить. Не то пять, не то пятьдесят миллионов. Долларов, разумеется.

На смотровой вдруг стало очень тихо. Все мысли директора Центра закрутились вокруг баснословной стоимости четырех небольших пластинок с текстами, которые можно интерпретировать как твоей душе угодно.

«Да на эти деньги можно несколько лет финансировать самые смелые эксперименты Центра! К тому же покупатель Стайкер, мой приятель. Что же он мне-то не предложил таблички продать? Вместо этого рассуждал о природе добра и зла…»

— Даа… — протянул Сергей Самуилович. — В чем-то я понимаю Гришу. Такие деньги кому угодно могут вскружить голову.

— Вы правы, — кивнул Тихонов. — Никто не устоит. По крайней мере, от мыслей противных не уберечься, когда речь идет о пятидесяти миллионах. Да и пять тоже — деньги немалые. Вы сколько получаете в месяц?

Сосновский улыбнулся.

— Миллион, — сказал он. — Только в рублях. И не в месяц, а за год. И еще премиальные.

— Будь здесь Вилорик, он бы точно сказал, что все это обязательно, непременно должно стать достоянием общественности.

— Почему вы так уверены? Он же вынес таблички из Центра!

— Думаю, он был посвящен в планы Привольского и потому опасался, что Григорий Аркадьевич сделает это раньше. И уж тогда пиши пропало.

— А что если он был с ним заодно и в процессе они что-то там не поделили между собой? — предположил Сосновский.

— Никогда не поверю, — твердо возразил Тихонов. — Знаете, Плукшин сказал бы, что мы сошли с ума, если даже думать осмеливаемся о продаже этого сокровища…

— А мы позволяем себе об этом думать? — Сосновский лукаво глянул на Тихонова.

— Разве нет?