Читать книгу - "Время барса - Петр Катериничев"

Маэстро не собирался ни торжествовать победу, ни изрыгать из луженой глотки песнь победителя. Смерть снова показалась ему будничной и мнимой, какой он видел ее всегда, но сегодня — особенно безобразной. Маэстро скривил губы в ухмылке, жестким и резким напряжением воли сконцентрировался, прогнал видение, словно стряхнул с души привычный морок, дурман, блеклый, как налет пепла, и неотвязный, как страх…

Страх — это и есть боль души, и избавиться от него можно порой только настоящей, реальной болью. Когда организму приходится бороться за выживание, с реальным, не надуманным небытием, страх забивается в дальнюю щель, но стоит только дать ему волю, как он растет, ширится, затопляет все и вся — и господствует, выматывая нервы, превращая их в истонченные, изрытые кавернами страха нити, готовые порваться ежесекундно и самоубийственно уничтожить и тело, и разум, и душу.

Состояние боевого транса еще не прошло, адреналин еще бродил в крови первым хмелем, делая мышцы гибкими, а разум — скорым и ясным. Одним движением Маэстро подхватил пакет с оружием и спокойно пошел по направлению к выходу. У самых ступенек обернулся, сказал, обращаясь ко всем сразу, пародируя анекдотично-кавказский акцент:

— Нэ гаварите никаму, нэ нада, да-а-а?

Улыбнулся, глаза притом остались серьезными. Бывшие сотрапезники, Пал Палыч и Анатолий Ильич, только кивнули. Старший из местных гвардейцев развел руки ладонями вверх — дескать, нет базара, раз такие расклады. А вообще…

Любой, кто видел всю сцену со стороны, решил бы, что подвыпившие отдыхающие просто малость покуражились; сейчас упавшие встанут, смоют с себя красную краску, посмеются, побалагурят — и побегут очертя голову в море.

— «Как вам только не лень в этот радостный день, в этот солнечный день играть со смерть-ю-ю-ю…» — Напевая, Маэстро спустился по ступенькам, подошел к «уазику», на котором прибыли горе-нибелунги, сел за руль, повернул ключ в замке, выжал сцепление… Автомобиль лениво пополз вверх по склону.

Во-о-т! За что боролись, то и огребли! Затонированный по самые брови джип, допрежь мирно и сонно приткнувшийся у самой кромки волн, заурчал мощным мотором и медленно тронул следом. Именно на этот тонированный гроб и оглядывался ныне покойный бородач-интеллектуал в поисках инструкций. Получил, выполнил. Теперь — можно закапывать. Умничка! Как говорят в народе, лучше один раз огрести, чем всю жизнь соплями размахивать! А что нам сможет инкриминировать контролер со товарищи? Поживем — увидим, не поживем — не увидим. Мудро. «Предъявите билет, что я мог сказать в ответ? Вот билет на балет…» Сейчас мы вам устроим балет! С адажио, фугой и скерцо! Согласно купленным абонементам и занятым местам!

— В догонялки играть будем? — азартно выкрикнул Маэстро, бросив взгляд в зеркальце заднего вида, перекинул ручку скоростей и запел негромко, на мотив «ярославских ребят»:

— «Ехал негр по пустыне, на телеге да с товаром! Но не знал он, что фашисты затаились за кустами!»

Маэстро почувствовал, как его захватывает пьянящий азарт, так похожий на восторг… Но и не подумал хоть как-то осадить собственное настроение: легкий кураж перед схваткой помогает выжить. Если это кураж, а не предсмертная эйфория всемогущества… Хотя… Что есть вся наша жизнь, как не предсмертная эйфория? И не обидно ли тем, у кого она протекает, как заседание месткома?.. Дежурные речи, дежурные улыбки, дежурные показатели… А когда речи и показатели уже иссякли — finita! Слетел к нам тихий вечер, и мерзлые птицы попадали к земле стремительными болидами. Такие дела.

«Уазик» с натугой одолел горку; джип неспешно пер следом.

— «Налетели тут фашисты, погубить хотели парня — Напевая, Маэстро правил в степь. — Но не дрогнул храбрый негр, вынул ножик из кармана., ..»

Переваливаясь, как утка на выданье, «уазик» кандыбал по твердым ухабам.

Джип шел следом, не отставая и не нагоняя. Маэстро прислушался. Так и есть, характерный вертолетный гул слышался все ближе. Ну да, нате вам с кисточкой, тот самый гаишный соглядатай, разведчик и бука. Никаких пулеметов под брюхом, никаких ракет «воздух-земля»… Да и гранатами он тоже вряд ли станет кидаться: слишком людное местечко по летнему времени, а машина как-никак казенная, . с «цифрой пять на медной бляшке, в синей форменной фуражке»… В смысле — в блакитной. Да и пес теперь разберет эти цвета. Разбросай с такого геликоптера, принадлежащего насквозь независимой державе, лимонки, что будет? Шум будет, и не столько от взрывов — кого этим теперь удивишь? Слухи пойдут, сплетни, пересуды… А времечко ныне — хуже некуда: здесь война, там подготовка к ней…

Кому надо шуметь раньше времен при таких поганых раскладах? То-то, что никому.

А значит, пилота вызвал контролер исключительно с целью похвастаться, как он станет сейчас мочить его, Маэстро. Мешать с выжженной травой, с пылью, с утрамбованной до плотности камня дорого и… У-би-вать. Показательно и без сантиментов. Согласно приказу. За деньги.

Ничего личного.

Словно в ответ на эти фривольно-тревожные мысли, джип наддал, и теперь его туповато-добродушное рыло росло в зеркальце заднего вида стремительно и скоро. В проеме боковой дверцы показалась рука, по-киношному затянутая в тонкую лайковую перчатку и так же, по-киношному, чуть на отлете, бестрепетно сжимающая короткий пистолет-пулемет невнятного производства с навернутым на ствол хоботом глушителя.

Любая подобная шпокалка, будь то израильский «узи», чехословацкий «скорпион» или отечественный «кедр», в любом замкнутом пространстве является грозным оружием: плотные очереди просто сметают тех, кого стыдливо именуют «живой силой противника».. Огонь же из автомобиля, движущегося по родной грунтовке даже с черепашьей скоростью, имеет скорее психологическое значение: попасть можно, но в небо. Хотя… пуля — дура.

Тем не менее прикрытый тонированным стеклом боец выпустил веер пуль; они вздыбили фонтан земли довольно далеко от машины Маэстро.

— Невропатолог сучий… — прошипел Маэстро сквозь зубы. — Психиатр.

Патологоанатом.

Следующая очередь прошла ближе. Пристрелка была успешной. Джип нагонял.

Маэстро вынул из пакета пистолет, положил на сиденье рядом. Несколько раз придавил и отпустил тормоз, попробовал передачу… «Уазик» был на удивление хорошо отлажен. И все же… Маэстро чувствовал холодную горечь, словно затаившуюся под камнем змею. Он чувствовал, что каждое мгновение мозг готов был провалиться в ту самую спасительную эйфорию боевого транса, и тогда… Но притом сердце тревожила и легкая, как дуновение теплого ветерка, иллюзия. Она рождала надежду: может быть, когда все кончится, он еще сможет пожить, как все?.. Без войны?