Читать книгу - "Час тигра - Михаил Зайцев"

«А если бы я вообще не спустился в сортир?» – подумалось в тот момент, когда к первым двум похитителям, осуществлявшим мое силовое конвоирование, присоединился третий.

Они рисковали, конечно, просидеть без толку в запертой кабинке и оставить понапрасну след для Арсения Игоревича, но в их деле без риска не обойтись.

«А если бы я вошел в сортир, когда там испражнялось штук пять-шесть мужиков? Они бы, рисковые парни, что? Действовали по формуле «мочить всех в сортире», да?..» – думал я, с трудом дыша носом, переваливаясь с посторонней помощью через край дыры.

Не-а! Никого бы они не стали мочить! Парни в противогазах, а значит, припасен у них, к примеру, слезоточивый газ в соответствующих емкостях. Будь в уборной много народа в момент моего здесь появления, они бы всех нейтрализовали газом.

Двое поволокли меня по узкому тоннелю. Третий отстал. Смею предположить – третий установит мину с часовым механизмом, и она вскроет минут этак через десять-пятнадцать емкости с газом, а заодно обрушит тоннель, по которому меня уводят в глубь подземной Москвы. Вонять от завала будет ой как неприятно.

«Дипломат» с драгоценной картиной у Капустина забрали из-под земли, и меня похитили, выражаясь образно, гномы. Тенденция, как говорится, налицо.

На лице, на губах у меня шерстяная перчатка, под ногами хлюпает, перед глазами тьма кромешная. Похитители прекрасно ориентируются вслепую. Впрочем, пока нет нужды ориентироваться – тоннель прямой, как проспект.

Я изо всех сил старался делать больной ногой более широкий шаг, чем здоровой, я шел на скорости, максимальной для моих инвалидных возможностей, и очень боялся споткнуться – по бокам конвоиры выкручивают руки, споткнусь, повисну на неестественно согнутых суставах, и они, суставы, могут не выдержать.

Вообще-то, я умею ходить еще быстрее, но ведь я инвалид, помните? А у инвалида вышеупомянутые возможности ДОЛЖНЫ быть ограничены, и я их сознательно ограничивал.

Я старался не спотыкаться и думал о том, что о местах свадебных торжеств знало слишком много народа: кто из этого числа связан с похитителями – вопрос вопросович вопросов, и вряд ли Арсений Игоревич найдет ответ на вопрос в кубе, ой, вряд ли...

Вспыхнул свет сзади. Фонарик включил налетчик под номером три. Наконец-то я получил возможность рассмотреть подземелье. И ничего неожиданного не увидел. Все в точности, как рисовало воображение – широкий, по подземным меркам, тоннель, четверо по нему легко пройдут плечом к плечу, вдоль стен трубы и кабель, под потолком тоже кабель и конусы жестяных плафонов через каждые пять-шесть метров, лампочки под плафонами, разумеется, не горят.

«Чпок» – странный звук сзади. Что бы это могло быть, чего это чпокнуло?.. Ага, сообразил – это номер третий снял противогаз. Слышу, как шуршит противогазный подсумок.

«Чпок, чпок» – чпокнуло два раза слева и справа, сняли маски мои конвоиры. Закатываю глаза, вижу бледное пятно в темноте, вижу лицо левого конвоира, чувствую, как он свободной от конвоирования рукой прячет маску в подсумок у бедра.

Под масками противогазов нету других масок, и мне сей фактик ой как не понравился. Помнится, племяннику Капустина похитители лиц не показывали, а мне, значит, покажут. И какой же отсюда вывод? Однозначный! Заложнику заранее вынесен смертный приговор. Почему?

Блин! Как же я раньше не сообразил?! Ни я, ни Арсений Игоревич не сообразили, блин!.. Почему похитители заранее решили меня кончать – детский вопрос, ответ на который, как говорится, лежит на поверхности. Точнее – ответ висел в галерее «Дали». Я, согласно легенде, ХУДОЖНИК, и пусть я, согласно той же легенде, став инвалидом, малюю абстракции, все равно глаза художника видят и запоминают больше, чем зрительные органы обычного человека. Я – живой фотоаппарат, я слишком опасен для похитителей, и в натуре обменять меня на что-то ценное – себе дороже обойдется. Арсений Игоревич, конечно, тоже заранее меня списал, но не думаю, чтобы генерал специально сочинил для агента камикадзе легенду, которая сведет живца в могилу гораздо раньше запрограммированного срока. Лопухнулся генерал, и я опростоволосился, не подумал об очевидном... Впрочем, вру! Помните, в судьбоносный вечер, выслушав Арсения Игоревича, я нечто подобное кумекал на предмет моментальной кончины «живца»...

Развилка, точнее – ответвление слева. Из узкого, уже, чем основной, тоннельчика по левую руку воняет гнилью. На развилке нас ждут еще трое архаровцев в комбинезонах, без масок и с автоматами. Пойдут с нами? Нет, перекинулись парой слов с моими похитителями типа: «Нормально?» – «Порядок!» – «Отлично» – «Пока» – и остались у развилки. Все ясно – группа прикрытия и отвлечения. Эти ребята пропустят нас и наследят у развилки, уведут следопытов Арсения Игоревича влево.

Идем дальше, считаю шаги: один... двадцать... пятьдесят... Поворот. Тоннель сворачивает, сворачиваем и мы. Еще десяток шагов – и останавливаемся.

Впереди справа железная дверь в стене тоннеля. Трубы и кабели огибают дверь, висят над ней карнизом. Сворачиваем к двери. Моя голова бьется о металл дверной панели, скрипят натужно петли, дверь открывается.

Конвоиры открыли дверь моей головой не потому, что они садисты. Они долбанули меня лбом об железо, и под черепом сразу зашумело, в глазах поплыло. Классический нокдаун – временная потеря ориентации в пространстве, легкая тошнота, слабость. Я, калека, и без того не способен, по мнению похитителей, оказать какое-либо вразумительное сопротивление, а с ушибом головы я вообще безопаснее младенца.

Откуда ни возьмись, появилась веревка. Петля захлестнула шею, да так туго, что пальцы единственной пятерни невольно, сами собой, влезли между веревочной петлей и горлом, как сумели, ослабили удавку. Помнится, похожим образом урка Гоголь душил лоха из иномарки.

– Будь послушным, Бобик, – сказал похититель-налетчик, которому я присвоил номер первый.

– Тебя, собаку, на веревочке поведут, а ты, Бобик, не дергайся, задушим, – объяснил третий.

– От кого мочей воняет, мужики? – спросил второй.

– Бобик обоссался, – панибратски хлопнул меня по спине первый. – Не ссы, пудель-мудель, еще поживешь.

– Граблю от шеи убери, собака декоративная, – третий шлепнул меня по здоровой руке. – По лестнице придется спускаться, сможешь? Спрашиваю еще раз: сможешь, однорукий, по лестнице спуститься?

– Смогу, – прошептал я.

– Не слышу, громче!

– Смогу, только не убивайте.

– Правильный ответ, и просьба правильная, – похвалил второй.

– Будешь себя правильно вести, тебе зачтется. Ползешь сразу за мной, мудель. Не падай.

Лестница за железной дверью – дверь, ржавые скобы с перекладинами – вела еще глубже вниз. Номер второй спустился за секунды, я же лез дольше. Хромому калеке с протезом вместо кисти правой руки негоже изображать из себя обезьяну, а то, не ровен час, плохие парни начнут сомневаться в безобидности убогого.