Читать книгу - "Взорвать Манхэттен - Андрей Молчанов"

− Месяц назад я был в Гонконге, − говорит Большой Босс. − Представляете, Генри, я взял у своей сестры картину Рембрандта, очень удачная картина; у нее вообще роскошная коллекция… Так вот. Я хотел сделать для себя копию, а в Гонконге у моего знакомого есть непревзойденный копиист. Китаец, естественно. Я не знаю, кто паковал картину, просто передал этому малому сверток, и все. Он сделал копию за три дня! Так, что не отличишь от оригинала! Со всеми перепадами цветов, связанными со старением красок, с микротрещинами и шероховатостями… Единственное, что меня озадачило: внизу картины словно бы проявился какой-то микротекст… Я присмотрелся: так и есть! Как бы обрывки фраз… Так вот. К упаковке приклеилась газета и кусок от нее, − видимо, влажный, отпечатался на оригинале. И этот прилежный тупица в точности воспроизвел на копии все до буковки с их изъянами… Но! − Он поднимает палец. − Когда я рассказал эту историю китайским бонзам в качестве анекдота, никто из них не проявил ни малейшего юмора в ее восприятии…

− Другая вселенная, − реагирую я. − И мы с ней хлебнем!

− О, да!

− Есть, правда, сдерживающие факторы, − говорю я. − Мы предоставляем им гигантский рынок сбыта. Это − первое. Во-вторых, главная цель Китая − Россия. Вернее, Сибирь. Они рассматривают ее, как свою утраченную территорию. В девятнадцатом веке, во время восстания тайпинов, царские агенты лишили Китай площади в триста пятьдесят тысяч квадратных миль к северу от Амура. Один из главнейших русских портов − Владивосток основан на этой земле. Но если Россия вернула после распада СССР земли казахов, узбеков, киргизов, так чем хуже китайцы? Претензии последуют обязательно. Это вопрос времени. И − убыли российского народа. Чукотка − площадью в три Великобритании, из своего населения в сто восемьдесят тысяч в 1990 году потеряла сто пятнадцать, а в ближайшие пять лет там останется двадцать тысяч. Как можно такими силами поддержать жизнеобеспечение региона? Или же дать отпор пришельцам?

− А я бы отметил, как сдерживающий фактор − их язык и иероглифы, − замечает Большой Босс. − Не будь они так сложны, еще вчера нас бы смела китайская экспансия, а она не может развиваться стремительно без понятного другим народам языка.

− Да, первенство тут за нами, − соглашаюсь я.

− Кстати, о России, − говорит он. − Вы часто бываете там, и, как я слышал, английский язык прививается аборигенам довольно успешно?..

Я утвердительно киваю, уясняя, что старый лис наконец-таки начал свой заезд по кривой…

− Меня беспокоят ваши отношения с «Боингом», − роняет он. И − вскидывает искательно свои всеведущие глумливые глазищи, выдерживая паузу.

− Я всячески стремлюсь к паритету, − обтекаемо произношу я.

− Это правильно, − столь же обтекаемо произносит он.

Компания «Боинг» − мой конкурент. Давний и непримиримый, хотя первое лицо из его руководства входит в Совет, и мы подчиняемся общей дисциплине и решениям. С крахом коммунизма мы действовали на российском рынке подчеркнуто независимо, и теперь пожинаем плоды собственных недоговоренностей.

“Боинг”, один из лидеров авиастроения, активно принялся разрушать соответствующую промышленность России, навязывая свою продукцию и всячески препятствуя производству продукции местной. Более того: было пролоббировано межправительственное решение о запрете на ее использование в западных странах − якобы в силу несоответствия современным техническим требованиям. Политика вполне понятная, логичная и несущая нашей нации очевидные выгоды. Однако когда был объявлен конкурс на создание новых ракетоносителей под развитие телекоммуникаций, а это уже мой бизнес! − “Боинг” влез и сюда, причем, используя свое влияние в Конгрессе, добился решения об объявлении победителями конкурса двух компаний − своей и моей, хотя мой ракетоноситель, снабженный русским двигателем, был абсолютным и безоговорочным лидером. Для России же появление в тендере “Боинга” носило роковой и дискриминационный характер, поскольку общий контракт НАСА на двигатели теперь разбивался на две части. Положение дел, конечно, выправляла моя компания, спасающая ракетную фирму русских от банкротства и неминуемой разрухи.

− До того момента, покуда не начались трения, − сообщаю я Большому Боссу, − я уже инвестировал в российскую экономику около миллиарда, и этот факт вам хорошо известен. Сто тридцать семь миллионов ушло под проект нового двигателя, и я не только заинтересован вернуть эти деньги обратно, но и получить прибыль от использования спутников. Что инвестировал “Боинг”? Что инвестировал его покровитель мистер Пратт?

− У вас разная политика…

− У меня политика серьезного и глобального бизнеса, − говорю я. − А вы знаете, сколько приходится преодолевать сложностей в той же России? Хотя бы − связанных с ее крючковатым законодательством? С ее тотальной коррупцией и взятками? Пратт мыслит линейно: конкурента надо уничтожить, не идя на затраты. Подобно мыслили монголы, оставляя за собой выжженные селенья.

− Не только монголы…

− Да, но я полагаю, что селенья и умелые руки надо сохранить. Как? Купить. Недорого и выгодно. Все это в итоге будет работать на нас. Под снос должна идти явная рухлядь. А что получается? «Боинг» заинтересован в блокировании не только интересов России, но и моих. Он хочет заграбастать весь контракт на полтора миллиарда долларов.

− Но это невозможно… − кривится Большой Босс. − Для этого им придется произвести двигатели в США дешевле, нежели они производятся в Москве.

− Именно. Или − опорочить российские технологии, чем они и заняты. Кроме того: в Москве у них нет никакого прямого влияния в ракетной фирме.

Тут я прикусываю язык. Говорить о том, что я пытаюсь завладеть блокирующим пакетом российского предприятия через махинации с использованием местной финансовой структуры, не следует. Пратт покуда до этого не додумался, а я уже поставил идею на прочные рельсы.

− Но вы же не против, если контракт будет разделен поровну? − с нажимом вопрошает Большой Босс.

− Он и так разделен поровну, − отвечаю я.

Повисает пауза. Ее следует срочно заполнить, ибо, дай я сейчас лживые гарантии, что откажусь от элемента соревновательности, и стану прилежным мальчиком, пляшущим под дуду мистера Пратта, − попаду в неловкое положение. В итоге меня объявят вероломным обманщиком. А не бери я на себя никаких обязательств, не будет и претензий.

− В конце концов, я не лезу в авиацию, пускай они оставят в покое космос, − говорю я, заведомо сознавая всю глупость подобного заявления. Но оно, как и предполагалось, сбивает строй мыслей Большого Босса.

− Вы рассуждаете наивно, Генри… − В голосе его звучит участливая покровительственность.