Читать книгу - "Правила боя - Борис Седов"

– Ах да, Светлана…

Он полез в карман за сотовым, набрал номер, сказал несколько слов по-немецки…

– Посидим, подождем, сейчас за вами приедут, – и Бруно Вальтер поудобней устроился на скамейке, вытянул ноги и даже закрыл глаза. Говорить ему со мной было больше не о чем. Свою миссию он выполнил.

Я не знаю, сколько времени я просидел в ожидании посланцев таинственного «Ворона», которые должны были отвезти меня к Светлане. Может быть, пять минут, может – пятнадцать. Я курил сигарету за сигаретой, поднимался, чтобы выкинуть окурок в урну, снова возвращался на свое место, изредка поглядывая на Бруно Вальтера. Тот сидел неподвижно, как памятник немецкому гению, стоящий против нашей скамейки. Докурив очередную сигарету, я поднял глаза и увидел на главной аллее три мужские фигуры, явно направлявшиеся в нашу сторону.

Я поднялся, чтобы выкинуть окурок, и остался стоять, ожидая приближения неизвестных. Они вежливо, не подавая руки, поздоровались со мной и сделали приглашающий жест, мол, поехали, Леха, покатаемся. Я кивнул головой и оглянулся – герр Вальтер открыл глаза, изобразил подобие улыбки и сказал мне на прощание:

– И помните, Алексей, чтобы вы ни делали, какими бы абсурдными ни казались вам полученные приказы, вы это делаете во имя России и во имя своих близких!..

После этого он снова закрыл глаза и словно отключился от всего остального мира. Признаться, эта патетическая тирада оставила во мне ощущение чего-то неискоренимо фальшивого, оставшегося от позабытых советских времен.

Мы вышли на улицу, не ту, главную, к которой примыкал мой отель «Саксонский двор», а небольшую, узкую, идущую параллельно ей. Неброская машина неизвестной мне японской или корейской модели стояла не по-немецки, заехав правыми колесами на край тротуара. За рулем никого не было, значит, я поеду в обществе тех троих, что идут сейчас впереди меня, а с тремя справиться я, пожалуй, смогу. Дальше все пошло немного не так, как я себе представлял по американским приключенческим фильмам. Один человек сел за руль, а оставшиеся двое не сели рядом со мной с двух сторон, уперев мне в бок ствол невидимого со стороны пистолета и не стали надевать мне на глаза черной непроницаемой повязки или сделанного из грязного мешка капюшона.

Мы просто и буднично сели в автомобиль – водитель – за руль, один из мужчин спереди, второй сзади, рядом со мной, и машина аккуратно вписалась в поток таких же добротных, блестящих лаком и никелем, автомобилей.

Сидящий впереди мужчина вытащил из кармана немецкую газету и развернул ее на странице, где публиковались результаты розыгрышей различных лотерей и тотализаторов.

– Играете в «Тото»? – спросил он меня.

– Нет.

– А у меня есть такой грех, – мужчина обозначил на лице виноватую улыбку и углубился в изучение выигрышных таблиц.

Я был обескуражен, если полагать, что это слово произошло от слова «кураж», то есть храбрость.

Кулаки зудели в нестерпимом желании набить кому-нибудь морду, совершить чудеса силы и храбрости при освобождении любимой женщины. В крайнем случае, отважно молчать, отказываясь отвечать на коварные вопросы мучителей, но один из извергов внимательно изучал лотерейную таблицу, другой дремал в дальнем от меня углу машины, и даже к водителю не докопаешься – он тщательно соблюдал правила движения, исправно включая указатель поворота и тормозя в положенных местах. Постепенно зуд прошел, ярость и нетерпение поутихли, и я стал просто смотреть в окно, пытаясь понять, куда же мы едем.

Гамбурга я не знал, его окрестностей – тем более, а мы, судя по всему, уже выехали за город. Улица незаметно превратилась в автобан, городские дома сменились одно-двух-этажными постройками в том стиле, который избирают сейчас «новые русские» для своих загородных жилищ. Правда, без выкрутасов вроде башенок, шпилей и крепостных стен с бойницами.

Мы плавно свернули на боковую дорогу, которую в России назвали бы проселочной, хотя от автобана она отличалась только шириной и скупостью разметки. Справа показалось строение, которое я бы назвал фермой, хотя у немцев наверняка было свое особое слово для подобных предприятий сельского хозяйства. Вид у фермы был немного запущенный, по немецким понятиям, конечно. Потому что исходя из российских представлений о красоте и порядке, ферма могла бы считаться единственным и неоспоримым претендентом на звание «Образцовой фермы Российской Федерации».

Мы аккуратно въехали во двор, для чего любителю лотереи пришлось выйти из машины и распахнуть добротные металлические ворота. Машина подкатила к самому подъезду и остановилась.

– Конечная, – сказал водитель, – поезд дальше не идет. Просьба освободить вагоны.

Мы вылезли из машины, и водитель указал мне на дверь:

– Идите, она там.

Я открыл дверь и осторожно вступил в полутемный коридор. Впрочем, свет сразу вспыхнул, то ли сработали фотоэлементы, которые любят применять в подобных местах хозяйственные немцы, а может быть, человек, наблюдавший за мной с невидимого пульта, позаботился о сохранности моих локтей и коленок и включил освещение. Коридор уходил в глубину дома и удивлял количеством дверей, расположенных по обе его стороны. Одни из дверей были распахнуты настежь, другие закрыты, у одной зачем-то был поставлен стул…

– Светлана! – крикнул я, казалось, в полный голос, но сам едва услышал себя.

– Света-а! – еще раз повторил я, уже изо всех сил.

Голос отразился от стен, потолка, дверей, стула, и вернулся ко мне причудливо искаженным, гулким эхом.

Одна из дверей открылась, и из нее на полшага вышла Светлана.

– Лешенька, – спокойно сказала она, – наконец-то!..

По ее виду нельзя было сказать, что над бедной девушкой как-либо измывались жестокие изуверы. Она была спокойна как обычно, в ее поведении я не заметил той вялой наркотической апатии, на которую насмотрелся в свое время в Афгане. И вообще, напоминала жену, дождавшуюся припозднившегося с работы мужа.

Вдруг Светлана как-то странно, рывком исчезла в дверях. По желобку спины пробежал холодок, предвестник несущей смерть опасности. В конце коридора возник человек в черном – черный комбинезон, черный автомат в мощных руках, черная маска, затягивающая лицо.

– Ложись, – сказал черный человек тем голосом, который я так и не смог в полной мере выработать ни в училище, ни в Афгане. У слабонервных такой голос вызывает дрожь икроножных мышц, расслабленность кишечника и сумерки в глазах.

Себя я к слабонервным не относил, поэтому вжался в ближайшую дверную нишу и стал ждать автоматной очереди. Очереди не последовало, зато прозвучал тот же командный голос:

– Не дури, Кастет, сказано – ложись, значит, ложись!

– А если нет? – спросил я негромко.

– Бабу свою ты совсем не бережешь, не любишь, наверное, – сказал черный. – А может ты тупой просто, по жизни тупой? Слышал, у тебя в Афгане контузия была, а контузия на мозги здорово влияет.