Читать книгу - "История Франции глазами Сан-Антонио, или Берюрье сквозь века - Фредерик Дар"

Чета Берюрье и кускус! Такое можно встретить только в пяти колонках первой полосы газет. Бумажные фески полиняли от пота на базе желудочного сока, который стекает им на лоб. Их лица удавов, украшенные широкими пунцовыми полосами, напоминают фасад провинциального кинотеатра. Они жрут методично, мощно. Глядя на них, понимаешь, что Франция ещё жива и так просто она не умрёт. Жёлтая опасность — это ещё не скоро, братцы мои! Каждые три глотка они запивают розовым вином из провинции, всасывая его с шумом морского прибоя на галечном пляже. Затем они продолжают загружать хавку, не отрывая взгляда от еды.

Мы с маман прекратили есть, захваченные зрелищем. Если оно прекрасно, вам остаётся только любоваться им.

— Вкусно, правда? — сглатывает Толстяк в сторону своей Слонихи в каком-то жгучем пищеводном спазме.

— М-м-м-ма! — мычит красавица, изобразив восклицательный знак рёвом львицы, которая тащится от Брута[225].

Вскоре мы с Фелиси вынуждены по очереди обеспечивать доставку продовольствия в учащённом ритме. Маман вываливает в их корыта один половник за другим с крупой, мясом и овощами, в то время как её единственный и любимый сын посыпает всё это острым перцем.

Людоеды стали фиолетового цвета. Почти чёрного. То, что происходит у них в зобу, напоминает девяносто третий[226]год, и даже ещё страшнее! Мерзкое клокотание подтверждает это.

— Ты кладёшь им слишком много перца, — говорит мне Фелиси.

Толстяк делает остановку, которой тут же пользуется Берта и вытаскивает мергез[227]из его тарелки.

— Что? — отрыгивает он. — Это перец?

— А что же ещё, привереда?

— Томатный сок, — отвечает он, вновь принимаясь ворочать лопатой, как землекоп на сдельной оплате.

У маман в глазах ужас. Фелиси не привыкла к острым ощущениям. В её благородной душе тревога зреет как торнадо. Она думает, что это невозможно, что таких людей не бывает, что эта парочка вот-вот лопнет. А ведь её бабушка выращивала свиней на ферме, она мне рассказывала, она должна помнить!

— Антуан! — бормочет она в ужасе.

Я её успокаиваю. У супругов Берюрье кишки из хлорвинила. Самые едкие кислоты бессильны против них. Через час ритм замедляется. Тарелки пусты, наступает затишье. Толстяк встаёт и расстёгивает последнюю пуговицу своей ширинки, первые три уже решили расстаться с ним сами.

— Ну, скажу я вам, — вздыхает он, — вот это я понимаю, завтрак!

Маман спрашивает, не хочет ли он прилечь? Он смотрит на неё с удивлением.

— Да нет, дорогая, незачем!

Берта не может говорить. Она наполнилась до самой глотки, и не стоит её кантовать. Надо подождать, когда произойдёт оседание грунта.

Берю показывает на альбом, оставленный на десертном столике.

— Перед сыром, — говорит он, — ты нам должен дать небольшой документальный фильм. Как раз перед Третьей республикой, чтобы пропитаться средой.