Читать книгу - "Веселые и грустные истории про Машу и Ваню - Андрей Колесников"

Нет, у меня с ними не было все хорошо. Вот в чем я удостоверился.

И вот какая была моя первая реакция. Ах так? Ну и вам же хуже. Во-первых, и в самом деле никуда не пойду. А во-вторых… Нет, я еще не успел придумать, что сделаю во-вторых, потому что понял, что я думаю сейчас о своих детях. И что в лучшем случае хуже будет всем.

В общем, мы поехали на показ.

Перед выходом на подиум я оглядел их с головы до ног. Машины ресницы поразили мое воображение. Они были такие густые и длинные, что хлопать ими, по-моему, было вредно для здоровья щек. Ее волосы стали еще длиннее и заканчивались где-то там же, где и юбка. Ее скулы стали острее и точно смуглее. А, ну да, они же недавно ездили загорать… Господи, я не мог отвести от нее глаз. Мне казалось, я вижу ее впервые.

Ваня подошел ко мне, прицелился и вдарил мне ногой под лодыжку. Он хотел показать, что не зря занимается ушу и что его успехи очевидны. Да, мне они были очевидны больше, чем кому бы то ни было. Под лодыжкой болело.

Я сделал то, чего мы хотели оба, – я ответил ему.

Потом он спросил у меня, что такое реинкарнация. Я чего-то расстроился.

Вокруг были десятки страдающих мальчиков и девочек от трех до тринадцати. Они готовились показать себя и мучились от этого.

– О господи, она стирает тушь с ресниц! – слышал я откуда-то справа. – Она втирает ее в глаза! Ей же никогда не красили ресницы! Где умывальник?!

– Папа, помоги надеть кроссовки, – пыхтел Ваня. – Да помоги же…

Я пыхтел вместе с ним, но они не налезали. Я с раздражением посмотрел размер – вроде все было нормально. Но они все равно не налезали. Потом подошла Алена и вырвала кроссовки у нас из рук.

– Да как же они могут налезть? – сказала она. – 29-й размер! А он уже 32-й носит!

Они порепетировали свой концертный номер. Оказалось, они еще потом поют песню, которую сочинил Виктор Шендерович, про какого-то из крокодилов. Песня была на их собственную музыку. Маша пела, Ваня изображал крокодила и произносил за него решающие слова в песне. Это цельное, законченное произведение.

Маша очень нервничала, когда шла по подиуму. Она очень боялась сделать что-то не так. На самом деле чем больше ошибок она бы сделала, тем больше она бы всем тут понравилась. Но она не сделала ни одной. Она шла прямо, неестественно улыбаясь и пронзительно глядя куда-то в такую неслыханную даль, что мне стало отчаянно жалко ее, и я подумал, что лучше бы я сам прошел по подиуму, но потом я отказался от этой абсурдной мысли. Все-таки я, надеюсь, еще сохранил в себе остатки стыда и совести.

Потом они снова вышли на подиум, чтобы исполнить песню, и то, что они сделали, стало выдающимся событием – по крайней мере, в моей жизни. Маша вышла из анабиоза, Ваня вошел в роль и рычал так, как может рычать только крокодил в стихах Виктора Шендеровича.

И столько детей было в этом зале, такие они были неправдоподобно красивые, так они взахлеб визжали и хохотали, так давились пирожными… и так одна девочка минут пять не хотела уходить с подиума, потому что не дотанцевала, хотя и музыка уже давно кончилась, и так и не ушла… и так тут все было переполнено таким здоровьем и счастьем… и так всем этим тут был пропитан воздух, который можно было потрогать руками и нельзя было надышаться… и все это было чем-то таким настоящим… и тем более будущим – что, когда 70 детей вышли на сцену в заключительном акте этой мистерии, комок застрял у меня в горле и я думал только о том, что я пропустил не три десятка детских праздников в саду и еще несколько таких показов в ГУМе, а пропустил вообще-то несколько лет жизни, которые они тут раздаривали направо и налево – не теряя, что важно, своих.

– Папа, – сказал Ваня, – пойдем, ладно? Я шалаш сегодня еще не построил.

Дома он мне показал, как делается шалаш из четырех стульев, двух пледов и восьми маленьких подушек. Оказалось, он строит этот мобильный шалаш уже три месяца. Приходит из детского сада и строит, потом живет в нем с Машей, а перед сном разбирает. Я прихожу, когда они уже спят.