Читать книгу - "Тупик Гуманизма - Арсений Миронов"

Представьте себе: эдакий крейсер, весь в хаки и с пушками. Отец-попечитель вычитал про него в научном источнике. А что значит само слово «Ермак» – в источнике не указано. Нынче этого вообще никто не знает. Возможно, это женское имя было.

Вот и живи с таким именем. Будто ты крейсер.

К счастью, первые два имени у меня нормальные. Тит – это в память о древнеримском сенаторе Тите. Он был выдающимся гением гуманности и, если верить глиняным протоколам Acta Senatus, впервые в человеческой истории заострил вопрос об эмансипации блудниц. А второе имя, как и полагается, – в честь великой идеи. Индепенденс – это пятый аватар благостной демократической богини Афины Пандемос[38], которой мы все тут поклоняемся в строгом соответствии с Конституцией.

Вот такие именные позывные сочинил для меня отец-попечитель. Он очень разумный. Как вылезет поутру из ванны после всенощного коммусеанса, сразу начинает рассказывать, что он там в научных источниках отыскал. Соседи, коллеги и другие члены нашей комьюнити (адрес: 142293, Столица-31, Большая Электросталь, Большая Поганка-41, Площадь Стальича, д.1) очень уважают моего попечителя. И недоумевают, в кого это бедный Титус (то есть я) такой асоциально-деструктивный уродился. Эксперты в колледже говорят, у меня плохая наследственность в сто пятом генном комплексе. Поэтому я: 1) гиперактивный, 2) дисбалансный, 3) негороскопируемый, к тому же 4) слабо психоанализируемый, да и вообще триполярный экстраверт.

Неудивительно, что мне с высокоразумными предками-попечителями сложновато сосуществовать. Не жизнь с ними, а гильотина. Говорят, была в древности такая болезнь. И с нею никто из древних экспертов не мог справиться. Типа как кариес сегодня. Современная наука почти все болезни победила, кроме кариеса. Люди умирают от кариеса. Боль дикая. А в древности была гильотина. Целые эпидемии гильотины накатывали на Европу. Так и говорили: он умер от гильотины.

Так вот, все эти дедушки и бабушки – полная гильотина. Эти старые пни такие отгнившие, просто коллапс. У Гая Кондратиуса Дельвига дед – тихий армагеддон. Гниет в электрической повозке, смотрит телесериал «Тоска и падаль Тау Кита» и через трубочку сифонит клубничный мармелад. У Климента Юния Пахома бабка ногти красит день и ночь, красит чуть не по колено. У моего одноклассника Корнелия Боинга Шведа дедушка сутки напролет играет в древние компьютерные игры, кажется, еще прошлого тысячелетия – малоцветные, дискретные, плоские на телевизоре играет, тоска такая. Кажется, «Квака» называется. Дедушка режется в эту мутотень и поминутно просит йогурта. Трагический катарсис.

И зачем только придумали эту регенерацию органов? Раньше предки отмирали лет в 50—70, их по-быстрому аннигилировали, колумбировали и быстро делили наследство. Классно было. Я не в смысле наследства: кому нужны эти древние лазерные сидиски и шоколадные йогурты по завещанию через суд? Ф-фу, гадость. Только дикие древние старики потребляют йогурты. Очень грубая пища, я предпочитаю мутобанановый мусс и витопластинки.

Нет, мне их наследство не нужно. Дело в ином. Просто если бы предки мерли вовремя, не приходилось бы каждый учебный год ездить на практику по доброте. Вот еще идиотизм придумали в нашем славном колледже имени Боннэр. Целую неделю торчать у предка, ему газовые подголовники поправлять, печально подносить заряженные экстрасенсорные примочки, опрыскивать ментопарфюмом для хорошего настроения и регулярно мочить полуживую мумию из наркопистолета со слабым раствором бета-расслабина. А потом медленный зануда-робопроф поставит тебе в зачетку гнилые 30 баллов только потому, что ты, судя по видеозаписи, забыл поговорить с дедушкой о его любимых болячках и не рассказал престарелому организму о новых открытиях современной науки, о которых у дедца примерно такие же понятия, как у садалмелекского шамана о мужских турбоназальных щипчиках для удаления волос из ноздрей.

Вы не думайте, что я ненавижу своих предков-попечителей. Просто у меня плохая наследственность в четыреста пятом комплексе. Да и в четыреста шестом, мне кажется, тоже хреновые какие-то генокоды у меня. В натуре. Отсюда склонность к мистицизму, эскапизму и духовной маргинальности. Поэтому мне нравятся немодные орфики – обожаю, например, Доста и Гога. Прекрасные были писатели, хотя и жили длинное количество времени назад. У нас в колледже их даже не изучают. Пэ Ушкина еще кое-как цитируют, а остальных орфиков Псевдорусской Эпохи принято считать культурными «обочвенниками»: шовинисты они, ксенофобы и ренегады. Но лично я все равно считаю, что Дост Евский – это вертикаль. Я даже заплакал один раз. Когда он ее топориком по мозгам. Жаль бабушку: все-таки бизнес-леди.

Зато гипермодный орфик, всемирный гений Пастер Нак[39]меня почему-то никак не стимулирует. Читал я его дважды – легкая изжога, не более. И братья Кие тоже не нравятся – ни Броде, ни Синявс. Ментальный кариес, я считаю.

Вы не пугайтесь, что я Пастера Нака не люблю. Это не значит, что я маньяк антигуманный. У меня только пара-тройка генных комплексов дурные, а в остальном я нормальный, разумный гражданин. Принадлежу, кстати говоря, к всадническому сословию. Имею предрасположенность к преуспеянию на поприщах Гнева и Страсти. Имею потенциальное право на две красные полоски на тоге. И на двух цифробиотических жен, разумеется.

Только я боюсь, у меня ни одной не будет.

Не нравятся мне красивые девушки. Вот, например, Эльза Рузвельт Кнорр, королева красоты нашего колледжа имени Боннэр. Красавица: рост два десять, плечи широкие, руки длинные, ноги худые. Вся изумительно-плоская, попы нет, ребра торчат, а какой мозг! Какой ум под бритым черепом! Часами может говорить о философии, о прогрессе и о правах животных. Другие ребята от нее просто млеют. А мне – как кроту поперек живота.

Зато нравятся уродки. Вот я видел на древних живописных полотнах: ужас. Уродливые такие, груди у них огромные, кошмар. Неэстетично. Глазищи навыкате, омерзительно-синие, как банальное небо средневековья. Листал я эти репродукции на экране и плевался. А сам чувствую в глубине организма: о ужас! Они мне нравятся! Особенно была там, в древности, одна такая звезда прошлого столетия – Курни зовут. Курни Кова. Я ее картинку из старинного жунала выдрал и в рамочку вставил. Так моего знакомого Клавдия Холокоста Гувера прямо стошнило, весь диван мне залил вытошненным йогуртом. Тошнит и шипит: убери, говорит, эту банальную самку! А мне нравится. Наверное, внутри меня все-таки дышит маньяк.

Поэтому я плохо учусь и получаю двадцатки. И практику по доброте тоже, наверное, завалю.

…Так думал я, летя в золотистой тамбовской пыли на скоростном поезде Электросталь—Фолгоград, стараясь не прислушиваться к зудению психоделической музычки под зеркальными потолками купе. Напротив меня, чинно поджав губы, дремала юная гражданка с пластиковой табличкой на левой груди: «Дульцинеа Квадрига Мопс. Каникулы. Просьба не беспокоить».