Читать книгу - "Там, где нас нет - Михаил Успенский"

А до города, сообразил Жихарь, здесь было море: вон в буром окаменевшем иле видны ракушки и рыбьи кости.

И чем дольше изучал он землю, тем больше убеждался, что старый Беломор прав, а значит, и его, Жихаря, дело правое.

Ненажора Индрик рос и ширился, шире становился и колодец. Наконец лохматая площадка с хвостиком стала столь просторна, что все с удовольствием уселись, вытянув затекшие ноги.

— Наше счастье, что Индрик устроен не как прочие звери и особенно люди, — сказал Жихарь и в доказательство ткнул пальцем Индрику под хвост. Там и впрямь ничего полагающегося не было. — А то бы мы с вами уделались по самые уши.

— Куда же, в таком случае, девается поглощаемая им земля? — спросил Принц.

— Осмелюсь предположить, что в иную Вселенную, — ответил Лю Седьмой. — Животное, подобное нашему спасителю, подробно описано в трактате под названием…

— Еще неизвестно, спасены ли мы, — мрачно сказал Яр-Тур. — Полагаю, что Дикая Охота вначале по глупости будет метаться вдоль Стоячего Моря, но в конце концов они обнаружат дыру в земле, и кто помешает снежному вихрю устремиться в нее? Да и до каких пор намерен терпеть непрошенных седоков мужающий на глазах Индрик?

— Большая Земляная Мышь безмерно благодарна владельцу жезла Жуй, — сказал Бедный Монах. — Если бы не он, куколка могла пролежать в бездействии еще многие тысячи лет и стала бы легкой добычей первого же голодного хищника.

Рождение такого животного — чрезвычайная редкость…

— Вот и ладно, что редкость, — сказал богатырь. — Если бы Индрики плодились, как кошки, они источили бы всю землю, мы бы уже давно все провалились куда следует и не мучились…

— Жаль, что здесь не установлены изображения Проппа, — вздохнул Принц. — Удача нам бы не помешала…

— Не беда, — сказал Жихарь. — Если он вправду всемогущ, то и отсюда услышит наши сказки да байки, а если он просто бревно…

— Мы же не раз убеждались в обратном, — сказал Яр-Тур. — Думается мне, что наш новый товарищ, умудренный годами и опытом, знает великое множество новелл и устарелл…

— Не принято в Поднебесной тешить высшие силы россказнями о делах земных, — отозвался Лю Седьмой. — Но, коль скоро здесь такие порядки, я готов поведать о войне трех царств.

Как богатырь и опасался, это оказалась волына в особо крупных размерах.

Поначалу все было интересно и увлекательно, потому что незнакомо, только скоро Жихарь запутался в чужих именах и сложных родственных связях.

Тот, кто сложил эту волыну, хотел, видно, упомянуть в ней поименно всех жителей Чайной Страны, чтобы кого-нибудь не обидеть, а их вон ведь сколько!

Жихарь задремал, время от времени приходя в себя на самых жутких местах повествования.

— …Сяхоу Дунь преследовал врага по пятам, но тут в глаз ему попала вражеская стрела. Сяхоу Дунь взвыл от боли и выдернул стрелу вместе с глазом. «Отцовская плоть, материнская кровь — бросить нельзя», — подумал он и съел свой глаз…

— Прости, Бедный Монах, — не выдержал Жихарь. — Только как бы Пропп вместо помощи не прогневался за такие сказки да не наплевал нам в глазки…

— Умолкаю, устыдившись своей бестактности, — поклонился Лю Седьмой. — Да и потом у нас принято рассказывать эту повесть не спеша, в течение нескольких недель…

— Да ты не обижайся, спасибо тебе, Пропп учтет, за ним ничего не пропадает…

— Могу еще поведать о подвигах чудеснорожденного героя А-Ка Сорок Седьмого, владевшего искусством метко плеваться во врага свинцовыми шариками…

— Да спасибо, отдохни, почтенный. Все никак не привыкну — то ли ты молодой удалец, то ли преклонный старец, уж не прогневайся.

Настал черед Принца. Яр-Тур поднялся на ноги, хотя никакой нужды в том не было, и начал рассказывать свою устареллу. Сложена она была вроде песни — одно слово цеплялось за другое, перекликалось одно с другим, отзывалось одно в другом, так что даже напев получался. Яр-Тур при этом то прижимал руку к сердцу, то простирал эту же руку вдаль. Да только никакой дали в углубляющемся колодце не бывает, есть одна высь.

Печальная устарелла его была про мужика-бобыля, как сидит он за пустым столом и тоскует по любимой, которой уже и на свете нет. И влетает к нему в избу ворон — здоровенный, глаза горят, перья все врастопырку — и садится на полати. Бобыль знает, что птица-то вещая, и давай его пытать: встречу я еще свою милую или нет? А ворон ему: «Никогда!» Бобыль опять спрашивает: а душа-то моя успокоится? Ворон свое: «Никогда!» Тогда лети отсюда по-хорошему, советует бобыль, а поганая птица снова-здорово: «Никогда!»

Понравилось, видно, в избе-то. Ну, бобыль огорчился и запил горькую.

На языке Принца слово «никогда» звучало куда страшнее, чем на Жихаревом.

Богатырь подумал, что надо было бобылю задать совсем простой вопрос, например: «Сколько на руке пальцев?» Ворон снова каркнул бы: «Никогда!», поскольку других слов он наверняка не знает, опозорился бы в звании вещего и улетел, теряя перья от заслуженного стыда.

«Всем все объяснять надо, недогадливый какой народ пошел!» — сокрушался Жихарь.

Сам он собрался поведать устареллу про доброго молодца, что из-за бедности и гордости бесстрашно зарубил топором ветхую старушку, но тут Индрик поворотил куда-то в сторону, так что спутникам пришлось ухватиться друг за дружку, да еще и за хвостик.

Индрику такое обхождение не понравилось, он пошел задним ходом, а потом вернулся на прежний отвесный путь. В стене же колодца образовалась дыра, и туда потянулся воздух.

Хвост Индрика согнулся и указал в сторону дыры — дескать, слезай, приехали.

Дыра получилась небольшая, но человеку пролезть впору, даже и богатырю.

— Постой, — сказал Жихарь и добавил с упреком: — Такой здоровый, а уже утомился! Может, нам туда и не надобно.

Он достал ваджру, выбрал на зверином заду место поровнее и проверил. Все правильно — черенок показывал на дыру.

К счастью, первым ринулся в дыру не глупый человек, а умудренный петух.

Будимир, не найдя опоры под ногами, вострепетал крыльями и завис в воздухе, добавив жару в перья.

Жихарь сунул голову в дыру. Сколько петушиного света хватало, простиралась черная бездна, только прямо под носом тянулся по стене открывшейся громадной пещеры неширокий приступочек — в две ступни, не более.

Делать нечего, пришлось лезть, помогая друг другу. Когда все трое оказались на карнизе, Жихарь опять сунулся в дыру, только с другой стороны.

— Прощай, Индрик-зверь, в расчете я с вашим родом: одного загубил, зато другого, можно сказать, самолично взлелеял!

Индрик ласково шлепнул его по щеке кисточкой хвоста и пошел прежним путем вниз, к неведомой цели.

— Заделать бы эту дыру, пока Дикая Охота не примчалась, — сказал Жихарь. — Но тут не до хорошего, лишь бы удержаться. Будимир, лети ко мне, ты небось устал…