Читать книгу - "Человек из грязи, нежности и света - Игорь Соколов"

Он сам быстро срывал с нее одежду, а она плакала, ей было стыдно и унизительно, как он и предполагал, а ему было все равно хорошо, как зверь он лег на нее и с ослепительной вспышкой своего взгляда вошел в ее податливое лоно, лоно замужней женщины.

Еще он сделал засос на ее груди, предвкушая, как она потом будет прятать грудь от своего мужа. И тут же он излил в нее семя. Он вдруг захотел, чтобы Соня родила от него, это было бы самой прекрасной местью за весь ужас, который он недавно пережил по ее вине. Соня зарыдала, а вскоре забылась в его горячих объятьях.

Эскин не уставая, обладал ею уже несколько раз, и всякий раз испытывал от этого безумное наслаждение.

Это тело казалось ему сказкой, сказкой-Афродитой, созданной как в мифе из морской пены. Потом он гладил ее рыжие кудри и нашептывал запомнившееся ему стихотворение А. С. Пушкина.

– Как мимолетное виденье, как гений чистой красоты, – шептал он.

– Не чистой, а грязной, – всхлипнула она.

– Да хоть какой угодно, – сжал ее в своих объятиях Эскин и снова запустил свой уд в ее волшебную пещерку. Не ожидая с его стороны такого яркого взрыва чувств, она неожиданно простонала.

– Прекрасно, прекрасно, – восхищенно зашептал Эскин и слился с ее нежными губами.

– Ты не просто чудо, ты Иуда, – улыбнулась уже после пришедшая в себя Соня.

– Я же знал, что заставлю тебя почувствовать меня мужчиной, – самодовольно поглядел на нее Эскин, и почувствовать тебя – меня изнутри.

– Да уж, – вздохнула Соня, – теперь ты будешь пользоваться мной как вещью.

– А разве это так плохо?! – возразил Эскин. – Везде есть какие-то свои плюсы! Кстати, Глеб с тобой не разводится!

– Он простил меня, и я ему поклялась жизнью своей матери, что больше никогда не изменю ему, – заплакала Соня.

– Да, ну, прямо какой-то детский сад, – заулыбался Эскин, уже одеваясь.

– Может, ты больше не будешь мне звонить? – всхлипнула Соня.

– Нет, буду, – Эскин вдруг вытащил у нее из сумочки паспорт и внимательно просмотрел его.

– Неужели тебе не противно?! – удивилась Соня.

– Нет, – замотал головой Эскин, положив паспорт обратно в сумочку, – ты сама сделала меня таким. Ты лишила меня невинности, твой супруг сломал дверь в мою квартиру, мебель!

– И что же, теперь я всю жизнь буду за это расплачиваться?! – закричала Соня.

– Ты, знаешь, мои соседи стали почему-то очень тихими, – вдруг задумался Эскин, – даже в тот самый день они не стучали в мою стенку!

– Может, они куда-нибудь уехали, – предположила Соня.

– Вполне возможно, – согласился Эскин.

Они поглядели друг на друга и неожиданно рассмеялись. Было в этом смехе что-то объединяющее их запутавшиеся друг в друге души.

– Знаешь, – улыбнулась Соня с виноватым видом, – я, конечно, могу с тобой встречаться, но только два раза в неделю. Я просто не могу так часто отпрашиваться с работы!

– Это меня вполне устраивает, – Эскин подошел к ней и по хозяйски потрепал ее рыжие кудри.

– А еще что тебя устраивает?! – обиженно вздохнула Соня.

– Ты меня устраиваешь во всех смыслах и качествах! – засмеялся Эскин.

– Какой ты все-таки напыщенный и самодовольный, – возмутилась Соня.

– Не самодовольный, а самодостаточный, – еще больше развеселился Эскин.

Его очень умиляла ее растерянность и слабые вспышки гнева. Она огрызалась, но огрызалась как послушная кошка. Эскину нравилось ее гибкое и немного полное тело зрелой женщины, ему нравилась ее спина, густо усеянная родинками и веснушками, ее золотые почти невидимые усики над верхней губой, ее пухлые губы и небольшой животик, слегка покрытый золотистыми волосами, и ее огненный ярко-красный лобок, который возбуждал его больше всего.

Наверное, ее мужа тоже притягивал этот огненный лобок, и по этой странной метафизической причине он тоже не мог с ней расстаться. Что же, тем хуже для него.

– А ты не хочешь быть моей женой?! – спросил ее Эскин.

– Я, что, сумасшедшая?! – ее глаза посверкивали гневом. Она дышала как сердитая обиженная самка.

Ее гнев неожиданно пробудил в Эскине желание, и быстро сорвав с себя одежду, он снова бросился на нее.

На этот раз это был какой-то осмысленный акт. Каждое движение своего тела внутри нее он наполнял таким жарким вздохом и такой яркой истомой, что вскоре зрачки ее глаз скрылись под веками, украшенные длинными огненно-рыжими ресницами, открывая безумные белки ее глаз.

Этот стон, он вырвал из нее как признание в собственном поражении и в подчинении ее здорового молодого тела его мгновенно отвердевающему уду.

Уду, на который он нанизывал страстные монологи о своей любви, которую он так быстро и жадно обнаруживал во всех складках ее еще цветущей плоти.

Ее плоть засасывала и сжимала его как хищный цветок, цветок, питающийся и готовый всегда питаться его бурно изливающимся семенем.

– Ты читала Платона?! – спросил ее часом позже Эскин.

Она лежала уставшая и беззащитная. Ее тело как изваяние из нежного розового мрамора застыло в его крепких объятиях. Он тихо сжал ее, и она едва шевельнулась.

– Ты о чем-то меня спросил?! – прошептала она.

– Нет, – соврал Эскин. Теперь он не стыдился своей лжи.

Она была вся в воспоминаниях своих недавних ощущений.

Она лизала его, как собака своего щенка, вылизывая каждый сантиметр его шеи, щеки, живота, она как будто в наркотическом бреду глотала его уд, но он продолжал оставаться маленьким и сморщенным созданием.

В какое-то мгновение ему даже показалось, что земля уплывает у него из-под ног.

– Ты сошла с ума, – прошептал Эскин.

– Ты сам виноват, – прошептала в ответ Соня.

– Значит, мы оба сошли с ума, – уже обрадовался Эскин, – наверное, это от счастья?!

– Не знаю, – вздохнула Соня и мечтательно поглядела в окно. За окном накрапывал дождь, и его слезы медленно сползали по стеклу.

– Если хочешь, можешь ко мне не приходить, – грустно вздохнул Эскин.

– Я не знаю, я совсем ничего не знаю, – она глядела в окно и как будто ничего там не видела. Дождь шел, а они молчали, едва обнимая друг друга.

Эскин тоже глядел в окно, ему хотелось даже вылететь из него, навсегда, запомнив это обнаженное нежное тело, эти ярко-красные волосы на лобке и ее то ли синие, то ли зеленые от плача глаза.

Он глядел в ее глаза и видел небо, небо отражалось в них как в зеркале, это было так очевидно, что он расплакался.

Теперь они плакали вместе, с безумной жалостью обнимая друг друга, еще совсем не подозревая, что у железной двери стоит, хищно поблескивая злыми глазами, Глеб Собакин и держит у себя под пальто уже совершенно бесполезный топор.