Читать книгу - "Поп на мерсе. Забавные и поучительные истории священника-реаниматолога - Иеромонах Феодорит"

Катя, измученная женщина лет 30, сидела среди подушек. От госпитализации она отказывалась наотрез, мотивируя отказ наличием пятилетней дочки и тем, что «всегда проходило». Решимость больной поддерживала ее мать, зловредная тетка, хмуро бурчащая про то, что у нее тоже астма, а она не померла и не собирается. Катя натужно свистела. Капала капельница, дозы гормонов зашкаливали, инфузомат (инфузионный насос. – Прим. ред.) вводил максимальные дозы эуфиллина, шипел ингалятор, но «немое легкое» (не дышащие участки) становилось все больше, хрипы сохранялись, а сатурация плавно снижалась.

На Катю не действовали ни уговоры, ни запугивания. «Авось обойдется», – в который раз повторяла она. Я пил уже пятую чашку чая, один из фельдшеров постоянно бегал курить на лестницу, другой подбивал бригадную «бухгалтерию» – выписывал рецепты, наклеивал новые таблички на ящик. Делать было нечего: оставалось только ждать, когда Катя потеряет сознание от гипоксии (нехватки кислорода), и тогда уже интубировать, переводить на ИВЛ (искусственная вентиляция легких. – Прим. ред.) и везти в больницу. Правда, шансов на выживание в таком случае практически не оставалось.

Мохнатый серый кот настороженно вошел в комнату. Сделав круг, он было прыгнул на Катин диван, но соскочил и направился ко мне. У моих когда-то белых сабо он остановился и вопросительно поднял голову.

– Привет, дружище, – сказал я.

– Мурр! – ответил кот и прыгнул ко мне на колени.

Я котов люблю, у меня их трое, поэтому рука привычно стала гладить мохнатую голову. И тут я заметил недоуменный взгляд Кати.

– Как странно… Мурчик никогда ни к кому не идет, а к вам сам прыгнул, – тяжело проговорила она.

– Естественно… Кот же не такой дурак, как его хозяйка: понимает, кто добра желает, вот и идет к доктору… Да, Мурчик?

– Мурр! – ответил кот утвердительно и выразительно посмотрел на Катю.

Катя задумалась.

– Доктор, ну как же… А дочка? Ну куда я поеду?

– А когда вы помрете, как дочка будет?

– Мяу! – сказал кот и забил хвостом.

– Вот видите, Катя, у кота голова маленькая, а он гораздо умнее вас, все понимает. Не верите мне, спросите у кота, надо ли ехать в больницу. Спросите, спросите, пока еще говорить можете, – не удержался я.

– Что, Мурчик, надо мне ехать в больницу? – спросила Катя, задыхаясь.

– Мурр! – ответил кот, спрыгнул с моих коленей и залез на диван.

– Мурр! – снова сказал он и лизнул Катю, после чего вернулся ко мне.

– Ой! – просвистела Катя. – И правда, Мурчик говорит, что надо в больницу. Ладно, я поеду!

– Куда?! – завопила мать. – Совсем сдурела!

Но один из фельдшеров бесцеремонно вытолкал ее в другую комнату и придержал дверь.

– Молчите, мамо! Не трепыхайтеся!

Мобильные телефоны сильно облегчили жизнь скорой – водитель с креслом-каталкой поднялся по звонку, пока Катя еще не успела опомниться. Мы усадили пациентку, накрыли пледом, взяли аппаратуру.

Мурчик, беспокойно ходивший по комнате, прыгнул Кате на колени и снова лизнул ее, ласково муркнув.

Я погладил кота.

– Спасибо, коллега!

Кот довольно мяукнул, поднял хвост трубой и встал на пороге, провожая нас.

Довезли мы Катю быстро. В реанимации, услышав рассказ про кота-переговорщика, посмеялись и пообещали вернуть Катю такому замечательному зверю в целости и сохранности, что и выполнили.

Правда, Катя все же оказалась глупее кота: сразу же после перевода из реанимации в пульмонологию она выписалась под расписку и сбежала домой. Но все-таки живая, что, безусловно, радует.

Собака Баскервилей на улице Гримау

Был конец марта 1995 года, пять часов утра. Март, по московским меркам, был обычный – днем весеннее солнышко озаряло Москву, поднимая температуру до плюс пяти, а на солнцепеке даже выше, а ночью оправдывалась пословица «Марток – не снимай теплых порток», было гораздо ниже нуля. И раннее утро никакими плюсами не пахло.

Повод к вызову нашей второй (неврологической) бригаде формулировался обычно: «Мужчина, 46 лет, без сознания». Крайне мерзкий повод в такую рань: либо действительно геморрагический инсульт, а значит, интубация, носилки (хорошо, что этаж второй) и госпитализация, т. е., вернуться и поспать не удастся, либо эпилептический припадок у алкаша – захламленная квартира, тараканы, дерьмо по углам. Наркоман в передозе – ну, это вряд ли, возраст не подходит… А, может, труп. Хорошо бы, не человека молодого возраста: милицию придется ждать, опять же поспать не удастся.

Да и адрес доверия не внушал – улица Гримау, Старые Черемушки, обиталище бабок, алкашей и наркоманов, панельная пятиэтажка… Наверное, все же алкаш, решили мы с фельдшером Пашкой и сели в машину. В голове вертелась песенка Вадика Голованова

Зайдешь за угол – морды крючит,

Сбивает с ног норд-ост колючий.

Улет!

Собрались все, в машину сели.

И по дороге полетели

Вперед…

Приезжаем по указанному адресу, поднимаемся на второй этаж, смотрю, дверь вроде открыта. Но я, человек опытом наученный, сначала позвонил. Зачем? А затем, что в квартире могут быть не только хозяева, но и разнообразные зверюшки. А может, и автоматический арбалет на открытие двери реагирует…

Так вот. Я звоню. Ни ответа, ни привета. Звоню еще раз. Слышу какие-то звуки, напоминающие шаги, решаю приоткрыть дверь и…

Так и есть, в квартире собака. Собака, правда, небольшая – французский бульдог, но увесистая, а главное, сразу видно – жевательные мышцы чересчур развиты. Но собачка ученая: безмолвно подходит к двери и внимательно смотрит. Не лает, не кусается, но смотрит. И вспомнилось: «Велика Россия, а отступать некуда – за нами Москва!» У собачки, конечно, оружия нет, но я понимаю, что она не отступит.

Все бы ничего, только за песиком виднеется не Кремль или Останкинская телебашня, а коридор, а за коридором – открытая дверь в комнату, а в комнате – диван. А на диване лежит куча тряпья всякого, одеяла, подушки, а из них торчат две черные ноги, вернее лодыжки и ступни.

В общем, надо человека смотреть, ну хотя бы чтоб законстатировать (имеется в виду констатировать смерть. – Прим. ред.). А собачка начинает тихо так, но вполне ощутимо рычать. Я собак, честно признаюсь, недолюбливаю, но думаю, что и самый большой друг собак сделать бы ничего не смог. Ученая собачка, я ж говорю.