Читать книгу - "Все пули мимо - Виталий Забирко"

Едем. Мсье Серьйожа на какой-то смеси французского с белогвардейским булькочет, красоты Парижа взахлёб описывает, но я не прислушиваюсь. Башка после водки, натощак в самолёте выпитой, трещит. Оглядываю салон, вижу бар встроенный. Не спросясь, руку протягиваю и самым наглым образом дверцу бара открываю. Бутылок — тьма, зато из закуси — шаром покати. Сказано — Европа… Мне бы сейчас огурчика солёного или рассолу…

Мсье Серьйожа на миг замолкает, затем предлагает:

— Чито Бори желать? Русский водка, французский коньяк, шампань?

— И пиво тоже… — бормочу удручённо.

— Пиво нетуль, — сокрушённо разводит руками мсье Серьйожа. — Я не догадаться…

— Тогда минералки, — вздыхаю тяжко.

Мсье Серьйожа озадаченно переводит взгляд на Сашка — видно, в его белогвардейском лексиконе совковский сленг напрочь отсутствует.

Не вдаваясь в объяснения, Сашок сам достаёт из бара бутылку какую-то, откупоривает, но в стакан налить не успевает. Я бутылку отбираю и начинаю прямо из горла садить. Затем голову наклоняю и остатки воды на неё выливаю. Пузырьки шипучие что изнутри, что снаружи в башку шибают, мозги чуток проясняют.

— Фу-ух… — говорю расслабленно. — Кажись, полегчало…

Мсье Серьйожа глаза в сторону корректно отводит и, как ни в чём не бывало, продолжает зудеть с прононсом, благо, нос у него знатный:

— Мы ехать Елисейские поля. Видеть Триумфальный арка…

Вытираю голову платком, в окно выглядываю. Ночь, поток машин в пять рядов, огни реклам да витрин магазинов по обочинам. И всё. Ни черта больше не видать.

— Какой там на хрен Триумфальный арка! — взрываюсь. — Завтра при свете дня покажешь. А сейчас я всю твою культурную программу ломаю. Нам бы пожрать да поспать. Только ресторан найди такой, чтоб с видом на Эйфелеву башню. Смотреть её хочу.

Мсье Серьйожа замирает остолбенело, но Сашок ему моё требование на французский переводит. Как подозреваю, в более мягкой форме.

Кивает мне мсье Серьйожа, улыбается.

— Понимать желание. Устать дорога.

Затем к шофёру окошко открывает и начинает что-то говорить.

Я снова в окно выглядываю и наконец хоть какую-то достопримечательность вижу. Как раз возле парка ухоженного проезжаем, а в его глубине полукругом громадный такой дворец, снизу подсвеченный, высится.

— Дворец Шайо, — объясняет Сашок, пока мсье Серьйожа указания шофёру даёт.

Мне, в общем-то, по фене, как он там называется. Но хибарка, как со стороны посмотреть, клёвая. Одним словом, нищак.

Ресторан мсье Серьйожа выбрал ничего себе, престижный. На каком-то там этаже современного здания высотного с видом обалденным на Париж ночной. Публика здесь степенная, чопорная, чуть ли не все во фраках, ну и обслуга ей под стать.

Провёл нас метрдотель в кабинку с окном на всю стену, усадил. «Гориллы» мои, естественно, неподалёку устроились, и старший сразу шторой кабинку нашу задёрнул. Нечего, понимаешь, глазеть на нас аристократишкам местным. Чай, не цирк.

А далее всё по европейским стандартам покатилось. На меню, официантом предложенное, я, естественно, рукой в сторону мсье Серьйожи махнул, мол, на его вкус надеюсь. Будь там даже по-русски пропечатано, что я в названиях блюд «а ля франсе» смыслю? Я ведь не Пупсик.

Затем другой официант вкатывает столик на колёсиках, весь бутылками уставленный, и мсье Серьйожа начинает из каждой бутылки пробу снимать. Плеснёт ему официант на палец в фужер, мсье Серьйожа на язык пробует, рот полощет, словно определяет, не отравлено ли. А официант после каждой пробы бокал промывает, салфеткой вытирает и следующее вино предлагает. Сортов десять мсье Серьйожа, не дегустируя, отклонил, а из семи опробованных три оставить соблаговолил. Минут пятнадцать вся эта канитель длилась — я чуть слюной не захлебнулся. Наконец лучшее, по мнению мсье Серьйожи, вино официант по фужерам разлил, выбранные бутылки на столе оставил, а сам с тележкой укатил.

Только тогда мсье Серьйожа бокал свой поднимает и тост вычурный насчёт русско-французского сотрудничества толкает. Чокаюсь я со всеми по-нашенски и, пока они по маленькому глоточку пригубливают, залпом вино в себя ввожу. Кислятина ещё та. И что в ней выдающегося французы находят?

Пошарил я глазами по столу, а закуси — зась! Закуриваю тогда и говорю напрямик:

— Значит, так, — дым в сторону мсье Серьйожи пускаю. — Не хрен тут рассусоливать да тары-бары европейские разводить. Жрать охота. Мы здесь все свои, выпендриваться не перед кем, потому пусть мечут на стол всё, что в печи.

Опять не врубается мсье Серьйожа, словно я не по-русски изъясняюсь. Сашок переводит, и глаза у мсье Серьйожи, что у трески морской, из орбит вылезают.

— Тут так не можно… — лепечет.

— Да брось ты! — отмахиваюсь небрежно. — Сашок, организуй, будь добр. Да, и водочку не забудь.

Сашок линяет из кабинета и в момент всё «организовывает». Через минуту стол от жратвы уже ломится, а мсье Серьйожа в осадок полный выпадает.

Подзакусил я, да под водочку, и осоловел. Гляжу на спутников своих глазами добрыми, слушаю, как они вполголоса, чтоб мне, значит, насыщаться не мешать, условия контракта какого-то обсуждают. Цифрами миллионными, что горохом, сыплют, друг другу лыбятся и, похоже, все довольны, у всех свой интерес наблюдается. Хотя куда они, эти миллионы, от моей мошны денутся? На меня все работают.

— А где тут лапки жабьи? — встреваю в разговор, взглядом блюда изучая. — И эти… как их… Во, улитки садовые?

Опять не врубается мсье Серьйожа, но когда Сашок переводит, растерянно руками разводит.

— Не готовить здесь…

— Завтра чтоб организовал, — распоряжаюсь, отворачиваюсь от стола и в окно гляжу.

Действительно, вид из окна ещё тот. Огни города великого в ночи перемигиваются, а апофеозом над ними Эйфелева башня, прожекторами освещённая, костью обглоданной возвышается. Посмотрел-посмотрел я на неё, и неожиданно грусть-тоска меня странная охватила. Будто сбылась моя мечта самая заветная, а что дальше делать, ради чего жить, не знаю.

«А ведь жисть, кажется, удалась», — мелькает мысль светлая. Наливаю себе полную стаканяру водки, оприходую её и тут же намертво вырубаюсь, находя приют себе временный мордой в салате каком-то. Что Ломоть.