Читать книгу - "Судьба попугая - Андрей Курков"

— Заходи! — сказал Добрынин, глядя на помощника. Прошли они на кухню.

— Очень есть хочу! — признался уставшим голосом Дмитрий.

Добрынин зажег газ, поставил чайник. Открыл банку мясных консервов, достал ложку и, воткнув ее в мясо, сунул банку Ваплахову.

Урку-емец стал жадно есть и тут же поперхнулся.

— Ты где был? — спросил Добрынин.

Ваплахов не ответил. Только многозначительно покачал головой.

Консервы он съел быстро, минут за десять. Вскипел чайник.

— Спрятать меня надо… — проговорил Дмитрий. — Увидят — убьют.

— Кто?

И на этот раз урку-емец многозначительно промолчал.

— Я не могу говорить, — попробовал объяснить он, глотая слишком горячий чай. — Они мне сначала сказали, что если живым останусь — должен молчать, и тогда, если доживу до восьмидесяти лет, разрешат жить в Москве, квартиру дадут и пенсию…

Осатанело выпучив глаза, Добрынин смотрел на своего помощника и уже подозревал, что тот просто сошел с ума.

— Да ты толком можешь мне объяснить, что? — уже не спросил, а потребовал народный контролер.

Внизу вдруг засигналила машина. Добрынин встрепенулся.

— Это за Волчановым приехали! — сказал он.

— Спрячь меня! — попросил испуганный урку-емец.

— Иди в кладовку! — скомандовал Павел. — И сиди там тихо, чтоб никто не слыхал! — добавил он, уже закрыв за урку-емцем дверь на защелку.

На кухню зашел удивительно бодрый Тимофей.

— Машина что-то рановато, — проговорил он, поглядев на кухонные часы с кукушкой. — О! У тебя уже и чай готов?

Сел Тимофей на место, где только что сидел урку-емец. Налил себе в чашку Дмитрия чая. Пригубил.

Добрынин налил и себе вторую чашку.

— Чего так рано встаешь? — спросил Тимофей. — Утро, что ли, любишь?

— Ага, люблю, — Павел кивнул.

— Ну что, со мной в Кремль поедешь? — предложил младший лейтенант.

— Да я не знаю еще…

— Давай, поехали, они ж за тобой машину не пошлют, а по улицам сейчас опасно!

Добрынин поддался настойчивости друга.

Мария Игнатьевна спала, но Павел решил ее не будить. Быстренько оделись и уехали.

В Кремле Волчанов провел Павла до кабинета Тверина.

— Э-э, — сказал он, уже отойдя на несколько шагов. — Забыл у тебя «кожаную» книгу взять! Если не увидимся, попроси жену мне ее передать. Хорошо?

Павел кивнул.

Автоматчика в этот раз у двери кабинета Тверина не было.

Добрынин постучал и толкнул дверь.

За столом сосредоточенно что-то писал хозяин кабинета. Он улыбнулся, увидев контролера.

— Заходи! Заходи, Паша! Добрынин подошел, сел.

— Ну что там у тебя, порядок с помощником?

— Да.

— Удивительный у нас в стране народ! — непонятно к чему произнес товарищ Тверин. — Да, я же забыл тебе орден дать…

Хозяин кабинета полез в верхний ящик стола, достал оттуда книжечку красного цвета и коробочку с орденом.

Привстал, протянул руку. Сказал: «Поздравляю!» После рукопожатия снова сели.

— Помощнику твоему сейчас нельзя орден Дать…сожалеюще покачал головой Тверин. — Потом наградим, не потеряется! Да, вот еще тебе от меня, специально хранил!

И Тверин протянул народному контролеру третью книжку «Детям о Ленине». Эта книжка была намного толще двух предыдущих, и это порадовало Павла.

— Знаешь, надо вам уезжать потихоньку из Москвы, — Тверин перешел на серьезные интонации. — Работы для тебя, да и для помощника твоего в стране много. Надо строго пройтись по секретным военным заводам. Как ты? А после войны отдохнешь! А?

— Я что? — не очень твердо произнес Добрынин. — Я готов.

— Ну вот и хорошо. — Тверин вздохнул. — Да, тут Мария Игнатьевна звонила, просила помочь одежду тебе купить. Так все уже готово.

Добрынин аж привстал, услышав об этом.

— Ты садись, садись! — махнул рукой Тверин; — И нечего стесняться, народный контролер такой страны не может быть оборванным! Вот, возьми этот лист, и тебя отведут на склад, где все получишь.

— А потом? — спросил ошарашенный Добрынин.

— Потом отвезут тебя домой, ночью поедешь на аэродром.

— С Ваплаховым? — перебил Тверина взволнованный контролер.

— Да, да, с помощником, только скажи ему, что он теперь русский, а никакой не этот… емец или немец. А все остальное будет у тебя в пакете, получишь его при приземлении. Понятно?

— Да, — отрывисто и обреченно ответил Добрынин.

— Ну, Паша, дай я тебя поцелую! — Тверин снова встал над столом. — Может, в последний раз видимся… Болен я очень, и стар уже.

Обнялись они крепко и стояли так минут пять. Первым, устав, ослабил объятия Добрынин.

В этот раз в коридоре стоял красноармеец. Он, видимо, уже знал, куда надо было вести товарища Добрынина. Прошли они пол-Кремля, прежде чем оказались в невысоком складском помещении, где мальчишка, солдат выдал Добрынину согласно списку две пары галифе и пару черных штанов, две гимнастерки, одну белую рубашку, один зеленый галстук, строгий черный пиджак на пяти пуговицах, новенькие блестящие свиные сапоги, высокие на меху ботинки с двумя комплектами черных шнурков, темное тяжелое пальто, длинный до пят кожаный плащ невероятной ширины, шарф, рукавицы и перчатки, коричневый портфель с ключиками от замка, три пары серых портянок и две пары толстых зеленых носков, две меховые черные шапки и одну шляпу темно-синего цвета. Все это солдат помог уложить в два больших военных вещмешка, сделанных из прочного брезента. После этого красноармеец и Добрынин оттащили эти вещмешки к Спасским воротам, где уже стояла в ожидании дежурная военная машина.

— Там вам шофер поможет! — сказал, уходя, красноармеец.

Шофер на это кивнул.

Он действительно помог затащить все на третий этаж и, оставив вещмешки в коридоре, ушел.

Было еще рано. Мария Игнатьевна куда-то ушла. И Гришутки дома не было.

Добрынин из-за недосыпа чувствовал себя усталым решил прилечь на часокдругой.

Заснул легко. В гостиной, на софе, где ночевал Волчанов.

Простыни были уже убраны, но теплое ватное одеяло ще лежало сложенным на софе.

За окнами было тихо.

И, воспользовавшись этой тишиной, в голову народного контролера вкрался сон. В этом сне кровожадные японцы рубили головы японским девушкам, и тут же другие японцы относили отрубленные головы и обезглавленные женские тела в сторону, к большим железным бочкам. И бросали их в эти бочки. А из некоторых бочек уже вырывалось пламя. И от одной бочки к другой мельтешили с ведрами солярки кремлевский поэт Бемьян и комендант Смальцев…