Читать книгу - "Флоузы, или Кровь предков - Том Шарп"

Тем не менее Локхарт набрался мужества и вскрыл все письма, одно за другим, начав с того, что было датировано годом его рождения и пришло из Южной Африки, и кончив самым последним, присланным из Аризоны в 1964 году. Автору писем пришлось немало попутешествовать за свою жизнь, и Локхарт вскоре понял причину этого. Гросвенор К. Боскомб был инженером-бурильщиком, и работа кидала его в разные уголки земного шара в поисках драгоценных металлов, нефти, газа, угля — всего того, что Земля тысячелетиями пыталась сокрыть поглубже и что современная наука и техника позволяли открыть. Мисс Дейнтри была права. Возможно, в своей профессии он добился немалых успехов. В последнем своем письме — том самом, что было отправлено из Аризоны и в котором он сообщал о своей предстоящей женитьбе на мисс Фейбе Таррент, — он упоминал также, что нашел очень богатое газовое месторождение. Но каких бы высот ни достиг он в горно-инженерном деле, писать письма Гросвенор К. Боскомб совершенно не умел. В них не было ни тени той страсти или хотя бы тех чувств, которые ожидал встретить Локхарт. Не было в них и ни малейшего намека на то, что позволило бы заподозрить автора этих писем в его отцовстве. Мистер Боскомб писал исключительно о трудностях, с которыми связана его профессия, и об одолевавшей его скуке. В письмах, разделенных между собой годами, он в совершенно одинаковых выражениях описывал закаты солнца в пустынях Намибии, Саудовской Аравии, Ливии или же в Сахаре. По мере чтения писем Локхарт как бы сам торил путь! через все крупнейшие пустыни мира. Этот и без того непростой процесс еще более затрудняла неспособность Боскомба правильно — или хотя бы одинаково — писать любое слово, в котором было больше четырех слогов. Так, Саудовская Аравия могла выглядеть как дюжина разных мест — от Саудовской Орбии до Саадской Айраббеи. Единственное слово, которое он писал правильно, было «тоска», и оно удивительно точно подходило для характеристики писем и, по-видимому, их автора. Гросвенор К. Боскомб был скучен независимо от того, куда заносила его судьба. Весь мир представлялся ему чем-то вроде одной гигантской подушечки для игл, в которую он и вгонял свои невероятно длинные, полые внутри иглы-буры. Единственным моментом, когда у него прорезалось нечто отдаленно похожее на страсть, был тот, когда он и его ребята — кем бы они ни были — натыкались под землей на нечто сильно сжатое, и оно «выдавало фонтан». Это выражение встречалось в письмах несколько реже упоминаний о закатах, что позволяло сделать вывод: пустых скважин оказывалось на пути Боскомба в конечном счете гораздо больше, нежели чем-то полезных. Но все же им «выдавало фонтан» достаточно часто, а скважина, пробуренная ими в Драй-Боунз, в Аризоне, по словам самого мистера Боскомба, «сдилола миня адним ис щасливчеков, у каторох денех стока, што мошно всю луну аштукотурить». Отсюда Локхарт заключил, что его несостоявшийся отец был человеком богатым, но лишенным воображения. Локхарт твердо знал, как сам он поступит со своими деньгами, и оштукатуривание ими луны не фигурировало в его планах. Он намеревался найти своего отца, лишить старую миссис Флоуз права владения какой бы то ни было частью имения и, если бы Боскомб на самом деле оказался его отцом, он, в полном соответствии с волей своего деда, лупил бы его до тех пор, пока жизнь Боскомба не повисла бы на ниточке.

Прочтя все письма, Локхарт позволил посмотреть их и Джессике.

— Похоже, у него была не слишком интересная жизнь, — сказала та. — Все, о чем он пишет, — это пустыни, закаты и собаки.

— Собаки? — удивился Локхарт. — Я этого как-то не заметил.

— Да вот, в конце каждого письма. «Пере дай маи приветы сваму атцу и сабакам рат был са фсеми вами познакомица Всигда твой Грос». И вот тут еще он пишет о том, что «ошень лупит сабак».

— Ну что ж, это приятно, если он любит собак, — сказал Локхарт. — Если бы он на самом деле оказался моим отцом, у нас было бы хоть что-то общее. Закаты меня никогда особенно не интересовали. Вот собаки — это иной коленкор.

Как бы соглашаясь с последними словами, на ковре перед огнем умиротворенно похрапывал бультерьер, принадлежавший раньше полковнику Финч-Поттеру. Подобранный Локхартом, он, в отличие от своего бывшего владельца, легко пришел в себя после пережитой ночи страстей. И пока полковник вел юридические бои, писал своему депутату парламента, требуя, чтобы его выпустили из психиатрической больницы, его собака с удовольствием освоилась в новом доме. Локхарт относился к нему с благодарностью. Бультерьер сыграл крайне ответственную роль в освобождении Сэндикот-Кресчент от нежеланных жильцов, и теперь Локхарт окрестил его Вышибалой.

— Думаю, мы всегда сможем заманить этого Боскомба сюда, предложив ему какую-нибудь сверхъестественную собаку с прекрасной родословной, — подумал вслух Локхарт.

— А зачем тебе надо заманивать его сюда? — спросила Джессика. — С теми деньгами, что у нас теперь есть, мы можем позволить себе самим слетать к нему в Америку.

— Даже за все эти деньги я не смогу купить себе свидетельство о рождении, а без этого мне не дадут паспорт, — ответил Локхарт, который не забыл, как в конторе службы социального страхования его убеждали в том, что он не существует. А кроме того, он еще собирался воспользоваться теми преимуществами, которые давало его официальное положение, в других целях. Коль скоро государство не собиралось помогать ему, когда он нуждался в такой помощи, он не видел никаких оснований для того, чтобы платить государству хотя бы пенс в виде налога. В конце концов, в официальном несуществовании были и свои положительные моменты.

По мере того как один за другим проходили зимние месяцы, деньги на счетах молодых Флоузов неуклонно прибавлялись. Компания, страховавшая операции издательства Шортстэдов, перевела миллион фунтов стерлингов на счет Локхарта в один из банков Сити, откуда часть денег была переведена на счет Джессики в Ист-Пэрсли. Объявления о продаже домов постепенно исчезали, и Сэндикот-Кресчент обживали новые жильцы. Локхарт рассчитал свою кампанию по выживанию прежних съемщиков с великолепной финансовой точностью. Собственность поднималась цене, и потому каждый из домов пошел не меньше, чем за пятьдесят тысяч фунтов. К Рождеству на счете Джессики было уже 478 тысяч фунтов, но уважение к ней главы местного банка поднялось даже еще выше. Управляющий банком предложил ей свои консультации и, в частности, посоветовал вложить во что-нибудь деньги, лежащие на ее счету. Локхарт категорически заявил, чтобы она не делала подобной глупости. У него были свои планы в отношении этих денег, не имевшие ничего общего с какими-либо акциями или ценными бумагами. Кроме того, управляющий банком весьма досконально разъяснил Джессике, какой налог на приращение капитала придется ей заплатить, а Локхарт вообще не собирался этого делать. Многозначительно улыбаясь, он стал подолгу возиться в их домашней мастерской. Это позволяло скоротать время, особенно в тот период, когда шла продажа домов. К тому же, после того как он весьма преуспел на чердаке в доме Вильсонов, Локхарт всерьез увлекся радиоделом и научился тут многому. Он даже купил все необходимые детали для стереосистемы, а потом сам соорудил ее. Он что-то придумывал и мастерил с таким же энтузиазмом, с каким его дед занимался выведением гончих. В результате очень скоро весь дом номер 12 оказался оборудован таким образом, что Локхарт, переходя из комнаты в комнату, мог при помощи карманного устройства включать одни громкоговорители и выключать другие, и таким образом повсюду, куда бы он ни шел, его сопровождала музыка. Он буквально помешался на магнитофонах, и у него их была масса — от самых маленьких, на батарейках, до огромных, специально сконструированных, с барабанами диаметром в целый ярд, которые вмещали столько пленки, что могли непрерывно играть на протяжении двадцати четырех часов, а затем сами перематывали пленку и начинали снова — и так до бесконечности.